Самуэлла Фингарет - Огонь на ветру Страница 37

– Только и есть в том разница, что у меня мелкий зверь, а в его стихах крупный, – прервал напряжённое повествование незадачливый стихотворец-стрелок.

Слушатели ахнули, возмущённые.

– Ты ошибся, брат, – без всякого недовольства ответил Шота. – Я воспел не охоту. Через борьбу с могучим львом и тигром я раскрыл силу чувств. Мои герои борются насмерть и смертно страдают. Они пробиваются через горы зла, чтобы найти друг друга, потому что правда в единстве. Едины земля и небо, солнце и звёзды. Люди, звери, деревья, всякая малая травинка и всякая малая тварь слиты с землёй и друг без друга не существуют. Разве не помощь друг другу, не братство месхов, картлийцев, грузин, апхазов, армян помогли нашим землям выстоять в вековой борьбе?

– Правда это! Истинные слова! – единодушным криком отозвался народ на поле.

– Слово поэта – огонь на ветру! – произнёс низкий раскатистый голос. Сказано было негромко, но так значительно, что Шота расслышал, несмотря на крики и шум. Он обернулся. В стороне стоял Иванэ Шавтели, поэт и философ, удалившийся от суетных мирских дел в пещеры Вардзийского монастыря. Историограф о нём написал: «Муж весьма прославленный и дивный в своих подвигах, который получил дар предвидения». Как Шота раньше не разглядел высокую дородную фигуру и белую бороду, веером падавшую на рясу, слишком узкую для этих могучих плеч?

Шота прижал руки к сердцу, низко поклонился.

– Я отвечу на великую похвалу, какой только может удостоиться поэт, тем, что наполню каждое слово своих стихов любовью к братству и мужеству, – сказал Шота, и над притихшим полем понёсся исторгнутый из сердца поэта призыв. Шота вложил его в уста Автандила, когда благородный витязь, до последней капли крови преданный дружбе, увещевал обезумевшего от горя Тариэла.

Коль ты мудр, то знай, что мудрость так вещает нам с тобою:Муж не должен убиваться в столкновении с судьбой.Муж в беде стоять обязан неприступною стеною.Коль заходит ум за разум, всё кончается бедою!

Шота возвысил голос и смолк. Наступила тишина, какая бывает перед грозой. И как разорвавшийся гром, последовал взрыв восторженных криков. Шота покинул полукруг и подошёл к помосту, а люди на иоле продолжали славить поэта.

– Твои стихи величавы и прекрасны, перед ними распахиваются все сердца, – сказала Тамар. – Какую радость я могу доставить поэту в обмен на удовольствие, что доставил он нам?

– Поэт, которого слышит его народ, имеет семь царств, – с поклоном ответил Шота.

– Не много можно добавить к такому богатству, и всё же царь царей попытается. Вчера, Шота, ты просил за другого. Сегодня пусть будет твой день.

– Надеюсь, что не вызову гнева царя царей. Но вот стоит мой земляк, – Шота обернулся, махнул рукой. Рядом тотчас оказался Липарит, ожидавший условного знака.

– Мы оба родом из Месхети, – продолжал Шота. – Оба отдали сердца на служение вечному, с той только разницей, что я облекаю горе и радость в слова, как кинжал в ножны, а Липарит Ошкнели свои чувства переливает в металл. Отсветом ясных звёзд он заставляет светиться камни. Пусть царь царей удостоит златоваятеля чести и посмотрит, что он сделал ради величия и воинской славы царя царей Тамар.

Липарит опустился на колени и протянул чашу на литых шариках-ножках, схожую с усечённым яблоком. Шота бережно принял серебряный плод и передал Тамар.

Поистине, мало кому приходилось видеть работу столь совершенную. Достаточно было повернуть чашу в руках, чтобы заплясали под сводами арок танцоры, запели певцы. На смену одной забаве явилась другая: понеслись всадники, помчались, спасаясь от дротиков, звери. Витязь, могучий, как Тариэл, встретился в схватке с тигром. Вот поле чаши стало свободным. Чистотой бескрайнего неба замерцало гладкое серебро. По тулову вверх полетела лев-птица паскунджи. Взмах крыльев был величав и тяжёл. Немалый груз поднимала в небо чудесная птица – Искандер примостился между крылами. Но птица летела, летела.

– Под видом Искандера прославлена Солнце Тамар, вдохновительница всех наших побед, – с одобрением проговорил Закарэ.

– Шота прав, – сказала Тамар. – Великое чувство оживило фигуры, привело в движение крылья паскунджи.

– Это так! – воскликнул Липарит. – Всем сердцем я полюбил мерцхали Нино, и любовь водила моим чеканом, когда он превращал немое серебро в чашу, звучащую голосами.

– В звуках твоего голоса слышится просьба. Я угадала, мастер? – с улыбкой спросила Тамар.

– Царь царей видит истину, ему открыто моё сердце. – Липарит словно мчался с горы. Он боялся, что стоит остановиться, как из-за робости он растеряет слова. – Отец Нино азнаур, и жениха для дочери он выбрал также из азнауров. Ему нипочём, что жених вдов и стар, лишь бы звание при нём находилось.

Разглашать, что Нино приёмная дочь, Липарит счёл делом неблагородным.

– Разделяет ли избранница твои чувства, мастер?

Липарит смутился.

– Краска на его щеках красноречивей ответа, – сказал Давид Сослани. – Помогать влюблённым одно из правил, которым нас учат стихи. Как имя отца Нино?

– Реваз Мтбевари. Он начальник крепости Верхняя.

– Второй день дороги ведут в эту крепость, – удивлённо проговорила Тамар. – Амирспасалар докладывал, что Реваз гость нашего праздника?

– Память Светозарной твёрже скалы, несокрушимее крепостных стен, – подтвердил Закарэ.

– Пусть подойдёт к нашему креслу.

Воля царя царей тотчас была исполнена. Перед помостом предстал сухой, широкий в кости человек, с неулыбчивым жёстким лицом, пересечённым шрамом. Он отвёл в сторону несгибавшуюся в колене ногу и поклонился.

– Я рада видеть отважного воина, раны которого свидетельствуют перед всеми о мужестве, проявленном в битвах. Достаточную ли награду получил ты из нашей казны за верную службу?

– Должность начальника крепости и звание азнаура послужили наградой, которой я вряд ли стою.

– Поймаю тебя на слове и попрошу вернуть половину. Отдай мне взамен твою дочь, чтобы я вручила её славному мастеру, искусному ваятелю по металлу и шлифовальщику драгоценных камней. Я одарю Нино богатым приданым и сама завяжу покрывало под её подбородком, в знак того, что девушка стала женой.

Сумрачное лицо старого воина потемнело ещё больше.

– Царь царей вправе взять мою жизнь, но над дочерью – воля отца. Я азнаур. Звание мне принесли раны. Я хочу, чтобы мои внуки были, как я, азнаурами.

– Что скажешь, поэт? – обратилась Тамар к Шота.

Все, кто был на помосте, придвинулись ближе. Чем закончится спор царя царей с простым воином?

– Если тысячу стоит происхождение, в десять тысяч оценим личное достоинство. Если негож жених, не поможет богатство и знатность, – ответил Шота.