Тимур Лукьянов - Тайный орден Страница 37

весьма смутное представление. Что же касается моей службы в Испании, то мой

боевой опыт не столь уж велик. Поэтому я не могу считать себя очень уж опытным

воителем.

—Что ж, скромность украшает рыцаря. И все же, надеюсь, шевалье, ваших

способностей хватит с избытком. Мне нужен надежный человек для особых

поручений. Речь идет о службе не совсем обычной, обязанности которой будут

разъяснены вам ко времени. Вы человек грамотный и все поймете. Ведь вы обучены

латыни, не так ли?

—Да, монсеньер. Волею Господа я могу говорить, читать и писать на норманно-

французском и на латыни. А еще я говорю и читаю на испанском, немного знаю

греческий язык и слегка понимаю арабский.

—У вас прекрасное образование, шевалье! Поверите ли вы, что во всем моем

графстве, включая меня и вас, едва ли наберется больше двух десятков рыцарей,

умеющих читать и писать? А греческий и арабский языки в северной части Франции и

вовсе ныне не знает никто, даже монахи. Кроме клюнийских, наверное. Поскольку,

кажется, нет в мире такого предмета, с которым не были бы знакомы эти хитроумные

бенедиктинцы. Итак, сударь, скоро такие люди, как вы мне очень понадобятся. Так

согласны ли вы выполнять мои особые поручения?

—Да, монсеньер, если только ваши поручения не будут противоречить рыцарской

чести.

—Отлично. Сейчас я распоряжусь, и шамбеллан запишет вас в реестр моих

людей, как офицера для особых поручений. А еще, поскольку вы поступаете ко мне на

службу, я распоряжусь, чтобы позаботились о вашем феоде. Мне доложили, что он

находится в весьма плачевном состоянии. Это так?

—Да, монсеньер. Грабители Бертрана де Бовуар разрушили и сожгли почти весь

замок. Уцелела лишь башня. Многие крестьяне были убиты, и земли обрабатывать

теперь некому.

—Что ж, для восстановления вашего замка я отправлю в Пейн строителей, а на

земли переселю несколько крестьянских семей из других мест. Так что вам не нужно

беспокоиться по этому поводу. Оставайтесь в Труа, на том самом месте, где вы

остановились, и ждите моих распоряжений. — Произнес юный граф своим высоким

голосом и поднял правую руку, прощаясь.

Аудиенция была окончена.

Следующее утро выдалось промозглым, и знамена на площади громко хлопали

под немилосердными порывами ветра. Наскоро позавтракав, Гуго навестил свою

лошадь в конюшне Сторожевого замка, сам задал ей корм и убедился, что с ней все в

порядке, а затем пешком отправился на суд в находившееся неподалеку деревянное

здание городской ратуши.

Поскольку судили не простого разбойника, а разбойника весьма знатного,

младшего сына барона де Бовуар, суд был закрытым. Несмотря на то, что подсудимый

являлся, фактически, безземельным бедняком, не унаследовавшим ни крохи от

отцовских владений, по обычаю того времени в зале присутствовали только местные

дворяне, высшие представители светской власти.

66

Рано утром граф Шампанский уехал со своими гостями, с герцогом

Нижнелотарингским, с послом графа Фландрского и с приближенными рыцарями на

соколиную охоту, и теперь в суде интересы правителя Шампани представлял старший

брат юного графа Стефан, властитель Блуа и Шартра, гостивший в Труа на правах

отнюдь не гостя, а хозяина, поскольку титул барона Труа тоже принадлежал ему, и

городок являлся именно его частной собственностью. Таким образом, с юридической

точки зрения выходило, что младший сводный брат Стефана Гуго хоть и получил по

завещанию отца титул графа Шампанского, жил в городе Труа лишь из милости графа

Стефана.

Граф Стефан был человеком экстравагантным. Один из ближайших друзей

короля Филиппа, одевался он всегда ярко и вызывающе, говорил громко, перебивая

всех остальных, и не терпел при этом, когда ему начинали возражать, поскольку

считал, что все на свете он знает лучше других. Пожалуй, только самого короля он

еще был способен внимательно выслушать.

Действительно, стараниями отца, Стефан де Блуа получил весьма хорошее

образование. Сначала в Нарбонне, а затем в Париже он изучал юриспруденцию,

риторику и высокую латынь. И теперь, будучи равным по богатству монархам и

обладая повышенным самомнением, Стефан считал себя величайшим знатоком

законов во всем Французском королевстве, и всегда, где бы он ни находился, просил

предоставить ему право ведения судебных дел. Он говорил, что считает своим долгом

сделать суд справедливым, а уж справедливее его во Франции судьи не существует.

Рассказывали даже анекдоты, что у себя в Блуа Стефан только и делает, что судит

своих подданных.

На самом же деле этот богатый бездельник из процедуры суда давно сделал для

себя определенного рода забаву: он просто обожал чувствовать свое превосходство

над другими людьми и упиваться своей властью над ними. Приговоры, вынесенные

им, редко бывали мягкими, хотя никаких противоречий с законами и обычаями того

времени в них не было. Просто Стефан обожал приговаривать людей к разного рода

мучениям, а потом, ради развлечения, наблюдать, как эти мучения происходят. Так,

мило развлекаясь, граф Стефан приговаривал подсудимых, часто невиновных, к

отрезанию ушей, вырыванию ноздрей, ослеплению, к отсечению рук или половых

органов, не говоря уже о изощренных смертных казнях, совершаемых по велению

графа достаточно часто.

И вот сейчас, находясь в Труа у своего младшего брата, которого Стефан де Блуа

считал слабохарактерным юнцом, слюнтяем и недотепой, неспособным вести

государственные дела, граф предпочел судебный процесс охоте в компании герцога из

Лотарингии, казавшегося ему неотесанным немецким солдафоном. Вести дело

мятежного баронского сына, напротив, Стефану представлялось весьма утонченным

развлечением. Поэтому, сославшись на недомогание, он отказался от поездки на

охоту, но, чтобы «помочь брату в несении нелегкого бремени власти» попросился

быть судьей на этом процессе. Брат же, граф Шампанский, как всегда, не смог ему

отказать, поскольку, во-первых, он был сильно младше и вовсе не столь богат, а во-

вторых, он не был глуп, и потому, ссориться со Стефаном не собирался ни в коем

случае. Напротив, в угоду политической и военной поддержке со стороны Блуа и

Шартра, а значит, и короля Филиппа, граф Гуго всегда был готов забыть вечно

раздражающие его качества своего старшего брата. И, разумеется, Гуго де Блуа не мог