Поль Кок - Вишенка. 2 том Страница 37

Госпожа де Фиервиль замолчала, и некоторое время оба не говорили ни слова. Наконец тетка Леона сказала равнодушным голосом:

— Я овдовела… после нескольких лет супружества… к несчастью, у меня не было детей!..

— Детей, — воскликнул господин Дюмарсель, бросив на нее строгий взгляд, — детей! Господь справедлив, он не дал их той, которая оттолкнула от себя свою дочь!..

Движение гнева и нетерпения вырвалось у госпожи де Фиервиль, но, стараясь сдержать себя, она возразила:

— Кажется, милостивый государь, вы пришли сегодня ко мне с заранее предвзятым намерением… говорить мне колкости… Очень хорошо… выливайте свой гнев… я слишком хорошо воспитана, чтобы отвечать вам.

— Нет, я пришел к вам, Чтобы поговорить с вами о моей дочери… о моих тщетных поисках… я все думаю, что этот предмет должен вас занимать… вижу, что я ошибся… Впредь не буду больше говорить о том, что вы желаете забыть.

После этих слов молчание возобновилось, и его прервала опять же госпожа де Фиервиль.

— Извините, пожалуйста, милостивый государь, если я нарушу нить ваших размышлений… но мне надо задать вам несколько вопросов…

— Спрашивайте, сударыня, я к вашим услугам.

— Вы, вероятно, знаете, что племянник мой, Леон Дальбон, который мог бы составить блестящую партию, женился… на гризетке.

— Да, мне сказали, — отвечал, улыбаясь, господин Дюмарсель, — что племянник ваш женился по любви… Это, конечно, должно вам казаться весьма странным, потому что вы не понимаете подобных союзов.

— Да, я не понимаю, как человек в положении моего племянника может породниться бог знаете какими людьми… Какой-то господин Сабреташ… старый солдат… это дядя его жены… Как лестно находиться в обществе такого господина, который выражается как извозчик!.. Но этот ужасный Сабреташ… хвалился, что он и племянница его знакомы с вами… неужели это правда? Что же касается меня, то, признаюсь, мне это показалось так необыкновенно, что я не поверила.

— Напрасно, сударыня… я действительно знаю этого старого ветерана и его племянницу Агату… прелестную молодую девушку, потому что, когда я ее увидел в первый раз, она еще не была замужем… Она понравилась мне с первого взгляда… так приятно было слышать ее нежный голос… вся ее особа заинтересовала меня в высшей степени…

— Боже мой, милостивый государь, вы говорите о ней с таким жаром… что я могу опасаться за спокойствие моего племянника.

— Я говорю, что чувствую, и нахожу, что нет надобности скрывать свое мнение, если оно искренно и правдиво. О чувствах же, которые испытываю к этой молодой женщине, я могу громко говорить всем и каждому, не краснея.

При этом ответе госпожа де Фиервиль не может скрыть свою досаду и с гневом сжимает и комкает попавшиеся ей под руку бумаги.

— Но вот что неоспоримо, — говорит она, — это то, что мой племянник отлично сознает, что он никуда не может показаться со своей женою в свете. Она была бы положительно не на своем месте. Потому в самый день свадьбы он уехал с женою в Бретань, в поместье свое «Большие дубы». Они жили там, как медведи в берлоге, не принимая никого из соседей.

— Вы, вероятно, посетили их там, сударыня?

— Да, милостивый государь, я не хотела противиться своему любопытству, я желала видеть, что это за чудо, которое скрывают от всех.

— Что же? Не нашли ли вы, что в этой молодой женщине есть какое-то очарование, есть нечто, что так и влечет к ней?..

— Нет… она хороша, я этого не отрицаю… но есть тысячи женщин гораздо лучше ее. Племянник и его… супруга пробыли два года в Бретани, потом в один прекрасный день уехали в Италию.

— Да, но они уже несколько дней как в Париже. Леон и Агата возвратились из своего путешествия.

— А! Вы это знаете?

— Да, знаю, сударыня, потому что я вчера видел Сабреташа, и он меня известил о возвращении своей племянницы… он в восторге.

— Позвольте, однако, спросить у вас, милостивый государь, если это не будет нескромностью с моей стороны, где вы познакомились с этими людьми?

— Этими людьми?.. Боже мой, сударыня, почти всегда случай доставляет знакомства… Сабреташ был несчастлив, племянница его очень больна, и я воспользовался возможностью быть полезным старому солдату.

— То есть вы дали ему работу!

— Именно так.

— Чем занимается этот господин? Кажется, шьет сапоги?

— Нет, сударыня, он маляр.

— Это восхитительно!.. И сказать, что мой племянника взял себе жену из семейства господина Сабреташа!

— Что же тут дурного? Сабреташ честный человек. Прежде он защищал свою Родину, а теперь поддерживает свое семейство… я горжусь, что могу пожать руку такому человеку… К несчастью, истинно честные люди, безупречного поведения, редки на свете! И когда встретим таких людей, ими нельзя пренебрегать… к какому бы слою общества они ни принадлежали.

— Не спорю!.. Этот дядя может быть феникс честности! Что же касается его племянницы, ручаюсь, что тут совсем все наоборот.

— Как можете вы так говорить!.. Ведь это жена вашего племянника!

— Да, я говорю так о женщине, которая не должна была стать его супругой… которая его обманула, я в этом уверена… выдала себя за добродетель, которой не была.

— Такие подозрения… О! Как это дурно! Что вам сделала госпожа Дальбон, что вы ее так браните?

— Повторяю вам, что меня она не обманет… что ее жеманный вид… любовь, которую она показывает мужу… все это не заставит меня переменить мое мнение. Я заметила такие вещи, которые убедили меня, что я права, сомневаясь в добродетели этой дамы.

При этих словах господин Дюмарсель встал, взял свою шляпу и, кланяясь госпоже де Фиервиль, сказал:

— Я не хочу более слушать, как клевещут на особу, в которой я принимаю сердечное участие… Прощайте, сударыня.

— Как, милостивый государь, вы уходите, потому что я не разделяю вашего пристрастия к госпоже Дальбон?.. Это уже слишком!

— Что делать! Я не могу слышать, как бранят тех, кого я люблю…

— Но когда они этого заслуживают? Чтобы обвинять кого, надо иметь доказательства, иначе это будет только клевета.

— Хорошо же, я докажу вам, что все, что я сказала об этой женщине, справедливо… я узнаю ее прошлое… докопаюсь до него… и поспешу тогда поделиться с вами моими открытиями… И вы увидите, оклеветала ли я ее!..

— А в ожидании этого позвольте мне с вами проститься, сударыня.

И господин Дюмарсель вышел, низко поклонившись госпоже де Фиервиль, которая гневно ударила рукою по стоявшему возле нее столику, восклицая:

— Но она им всем вскружила голову, эта Агата!.. Ах, как я буду довольна, если мне удается доказать им, что я не обманулась, что я поняла ее лучше их.