Елена Невейкина - Наследница Страница 38

— На чердаке.

— На чердаке? — удивлённо переспросил Янош, сбавив тон.

— Да. Там стоит ящичек со всякими железными и деревянными штучками. Я показала его Гжесю, а он сказал, что попробует собрать из них что-нибудь. Может, пистолет получится.

— Так это ты туда добралась? — всё ещё сердито спросил Янош. — А как ты туда попала, чердак же заперт?

— Я потрогала замок, а железяка, на которой он крепиться, отвалилась от стены. Только, кажется, что дверь заперта, а на самом деле — нет. Только Гжесь тут не причём, это я обнаружила.

— Это я уже понял.

— Но его пан Войтек накажет, а он не виноват. Это…

— Стоп! Пан Войтек сам разберётся со своим сыном, на то он и отец. А вот с вами, панна, буду разбираться я. Пойдёмте-ка в дом.

Когда они дошли до двери, Янош велел Элен идти к себе в комнату и не выходить оттуда, покуда её не позовут, а сам направился в залу, где рассчитывал застать Войтека с сыном. Он хотел выслушать версию Гжеся относительно событий, предшествующих несостоявшемуся выстрелу. Элен сочла за лучшее подчиниться. Она прошла к себе и сидела в ожидании неприятного разговора, который, как она была уверена, был ещё впереди.

А в зале Янош внимательно разглядывал пистолет, переданный ему паном Войтеком. Затем он положил его на стол, повернулся к Гжесю и спросил:

— Ну, что скажешь? Как всё это нужно понимать? Давай, объясняй.

Гжесь взглянул на отца. Тот поднял брови:

— В чём дело? Расскажи пану Яношу всё, о чём только что говорил мне.

— Я один во всём виноват. Мне всегда хотелось иметь свой собственный пистолет. На чердаке в сундучке я нашёл много старого испорченного оружия и деталей к нему. Я отобрал некоторые и перенёс к себе в спальню. Очень долго ничего не получалось, а потом получилось. Я хотел проверить пистолет, стреляет ли он, и пошёл в сад. И панну Элену позвал.

— Зачем?

— Хотел похвастаться.

— Угу. Значит, похвастаться, — сказал пан Янош. — А как ты попал на чердак?

— А там скоба на двери отвалилась от стены вместе с замком, так что он — одна видимость. Я и зашёл.

— Конечно, один?

— Да. Сначала. А потом с панной Эленой.

— А её зачем туда потащил? — спросил отец.

— Она, ну, увидела, что я туда пошёл, стала проситься со мной. Я и взял. — Гжесь говорил, чем дальше, тем тише.

— Так. Пан Войтек, правды нам с тобой никогда, видимо, не узнать. Я только что выслушал очень похожую историю, с тем только отличием, что заводилой во всём была панна. Во что я охотно верю!

— Нет-нет! Она не виновата! Не наказывайте её, пожалуйста, наказать нужно меня!

— С тебя хватит и твоей собственной вины, нечего всё на себя брать! Ишь, герой, какой выискался. Какое именно наказание тебя ожидает, решать твоему отцу. А за что и как наказывать твою предприимчивую подружку — моё дело.

Гжесь опустил голову и больше не возражал. Когда Янош вышел, Войтек опять взял в руки злополучный пистолет и спросил:

— Ты знаешь, что могло случиться, если бы ты успел нажать на спуск этого…этой… — от возмущения ему не удавалось подобрать достойного названия. — Этого уродца?! Ты что думал, что собрать пистолет не сложнее, чем сделать лук? Твоё «творчество» стрелять не может! Оно бы взорвалось у тебя в руке. Не знаю, остался бы ты в живых или нет, но в том, что жить тебе бы пришлось без правой руки, я уверен.

Гжесь всё так же молчал, глядя в пол. Он только раз поднял на отца глаза, когда тот назвал его творение уродцем. А пан Войтек продолжал свою обвинительную речь.

— Мало этого. Ладно бы ты рисковал сам, но ты подверг опасности здоровье и даже жизнь панны Элены! Тебе что, зрители понадобились? Свидетели твоего успеха? О чём ты думал, скажи мне на милость, когда потащил за собой девчонку?

— Но я же не знал, что может что-то случиться. А она сама пошла, я её не звал, — пробубнил он. Его слова вызвали новый виток обвинений.

— Ах, он не знал! Вы посмотрите на него! А почему ты не знал, сказать? Потому, что полез в дело, в котором не разбираешься. Мало видеть, как выглядит вещь, нужно знать ещё, как она работает. Но, даже если ты был уверен в своей работе, какое ты имел право рисковать жизнью другого человека? Сотворил — отвечай! Но сам! Сам! Не впутывай никого! — пан Войтек немного походил по комнате, помолчал, потом продолжил:

— Ещё хорошо, что вот так всё закончилось. Что бы я делал, если пострадала бы панна? Оставаться в этом доме я бы не смог, а идти нам некуда. Твой поступок не имеет оправдания… А о наказании ты узнаешь позже, прежде я должен переговорить с паном Яношем.

В другой комнате происходил в это же время похожий разговор.

— Я не поверил ни одному слову Гжеся, панна Элена! — заявил Янош. — Он пытался заверить нас, что всё придумал сам. Но я склонен считать, что это вы, барышня, его надоумили. Это вы полезли на чердак в поисках приключений, — он называл Элен панной и на вы, только когда был очень сердит. Но, несмотря на это, сдаваться она не собиралась.

— Я так и говорила. А то, что Гжесь пытался меня выгородить, так это правильно.

— Вы так считаете? Позвольте узнать, почему? Зачем ему всю вину взваливать на себя?

— Потому что это благородный поступок, он защищал даму! — выпалила Элен. — Вы сами говорили, что это главное для настоящего мужчины!

— Во-первых, не главное, а одно из важных. А, во-вторых, сейчас вам достанется ещё и за то, что подслушивали чужие разговоры. А, в-третьих, вы, по-моему, начитались романов.

— Во-первых, главное или важное — не такая уж большая разница. Во-вторых, никто не виноват, что вы с паном Войтеком не смотрели по сторонам, когда разговаривали в саду. Что же, мне нужно было выскочить из-за кустов, сказать: подождите, дайте мне сначала уйти, а потом уж говорите ваши секреты? А, в-третьих, романы я беру из вашей библиотеки, о которой вы сами говорите, что книги в ней подобраны удачно, и всегда хвастаетесь ею.

— А, в-четвёртых, за ваши возражения вы получите дополнительное наказание.

— Но, дядя Янош…

— Ещё одно!

Её внезапная отповедь поразила Яноша. Она не молчит, не оправдывается, а нападает! Ничего себе! Теперь его мысли приняли другое направление. Янош успокоился, негодование прошло, остался лишь холодный расчет: девчонке нужно дать понять, что существуют допустимые рамки поведения. Элен почувствовала, что сейчас лучше молчать. Она опустила глаза. Но не в знак покорности, а чтобы дядя не увидел в них того, за что только что назначил дополнительное наказание — возражения. Пан Янош это прекрасно почувствовал. Во всей позе воспитанницы была независимость и нежелание признать свою вину. И опущенные глаза, конечно, его не обманули.