Роберт Святополк-Мирский - Пояс Богородицы Страница 38

— Стой! Куда? — остановил его мрачный стражник у ворот, за которыми виднелся запущенный, заросший бурьяном двор и облупившиеся, давно не крашенные стены старинного княжеского дома.

— Передай князю Семену, что вернулся его самый верный слуга!

— Зовут как?

— Князь сам знает, кто у него самый верный слуга, — ответил Степан. I

…Князь Семен Бельский, по-прежнему высокий и стройный, — вот только шляхетские усы стали еще длиннее и чуть поседели, — подбоченившись, обошел Степана вокруг и, хмыкнув, спросил у своих дворян и друзей Осташа Курило и Пахома Воронца:

— Это кто такой? Вы его знаете?

— Не-а! — повертел головой Осташ.

— Первый раз вижу, — сказал Пахом.

— Ясно. Очередной шпион моего братца Федора.

Князь Семен Бельский взял со стола длинный кинжал и, вертя его в пальцах, стал возвращаться к Степану.

— А что мы делаем со шпионами братца Федора? — игриво спросил он. Пахом и Осташ внезапно схватили Степана за руки и завернули их ему за спину, а ударами своих сапог молниеносно раздвинули ноги Степана.

— Мы им отрезаем ненужные части тела, — зловеще сказал князь Семен, приближаясь и опуская кинжал все ниже.

— Нате! Режьте! Ешьте! Подавитесь! Ничего не скажу! — гордо крикнул Степан.

— Не боится, — удивленно сказал князь Семен.

— Не боится! — хором подтвердили Осташ и Пахом, потом подхватили Степана, подбросили повыше и поймали в объятия!

— Ну здорово, старый дружище!

— Тебя отлично подлатали!

Даже князь Семен удостоил Степана объятия.

— Все равно я тебя сразу узнал, — сказал он. —

Хоть ты и вправду помолодел и изменился. Может, и мне такую операцию сделать?

— Не советую, князь, — отвечал Степан, целуя княжескую руку. — Уж больно цена высока!

…И всего через каких-то полчаса, во время обеда, который князь дал в честь возвращения своего самого верного слуги, Степан с похолодевшим сердцем услышал новость, которая мгновенно наэлектризовала весь его мозг — да, это было именно то, на что он надеялся, то, что давало еще один шанс проявить себя, но на этот раз в деле такой важности, что ОНИ его оценят, и оценят высоко!

А было так.

После пятого бокала вина князь Семен Бельский вдруг сказал:

— Да, ты знаешь новость? Мой братец собирается жениться на какой-то молоденькой выскочке, у которой, как говорят, появилось огромное наследство! Он непрерывно торчит у нее, где-то в Кобрине, и, что интересно, к нему туда постоянно ездят Ольшанский и Олелькович, ходят слухи, что они все будут гостями на его свадьбе, и вообрази себе — они даже собираются пригласить на эту свадьбу самого короля! Вот до чего дошло! Король, которого они хотели убить на охоте, о чем мы его предупреждали, не поверил нам, а теперь верит этим негодяям и даже собирается к ним в гости! Куда катится этот паршивый мир? Нет, ты мне скажи, Степа, что с людьми делается? Где мораль? Где вера? И вообще — что это за страна такая?! Единственное, на что я сейчас надеюсь, — это хан Ахмат… Мы уже готовимся…

Князь Семен начал подробно рассказывать, как они готовят большой отряд из людей Пахома на конях и местных крестьян в качестве копейщиков, чтобы показать королю, какие они верные слуги, потому что король еще три месяца назад объявил о подготовке войска, для того чтобы вместе с ханом Ахматом проучить наконец этих проклятых московитов, которые…

Степан уже ничего не слышал, он напряженно думал только об одном, самом главном… Если братья-князья вновь собираются вместе, это означает только одно — они возобновили свои намерения по захвату власти, и свадьба Федора, возможно, лишь предлог, чтоб заманить короля в ловушку… Они собираются сделать это! Конечно! Точно! Уж он-то, Степан, как никто другой знал о заговоре из уст самого Олельковича, который, правда, был смертельно пьян и на следующий день ничего не помнил, но ведь он все рассказал Степану про большую королевскую охоту на зубра, там, в корчме, а потом они ушли и на них напали люди Федора, всех побили, а он, Степан, один спасся… Ему еще помог вырваться из рук Федора этот тощий придурок в железках — Ольшанский… Интересно, вспомнят ли они его, узнают ли теперь? Нет, не должны… Олелькович точно не узнает: он был пьян в стельку, а Степан был одет, как иудейский купец, ведь они выдавали себя за племянников Схарии, которого Олелькович привез когда-то в Новгород… Нет-нет, сейчас князь не узнает Степана ни за что… А вот если Степан узнает от Олельковича… Он узнает! От Михайлушки очень легко можно узнать все… Надо немедленно действовать!

— Прости, князь! Прости! — перебил вдруг Семена Степан. — Ты все еще хочешь отомстить Федору и оказать королю самую большую услугу — спасти его жизнь?

— Разумеется! — вытаращил глаза князь. — Но я ничего не понимаю — ты о чем это, Степа?

— У тебя найдется пять человек, умеющих хорошо обращаться с саблей?

— У нас есть пятьдесят таких человек, — хвастливо заявил Пахом, — я тренирую их уже три месяца ежедневно!

— Князь, — горячо зашептал Степан Семену, — дай мне на две недели пятерых людей, верну их живыми и невредимыми, а взамен обещаю тебе князя Федора и двух братцев его прямо на блюде — готовых к окончательному употреблению!

…Ранним утром следующего дня, когда белый туман еще не растаял над лугами, шестеро всадников, стараясь остаться незамеченными, ведя коней на поводу, чтобы не стучали копыта, тихо выбрались со двора княжеского дома, покинув Белую, вскочили на лошадей и помчались куда-то на запад.

Казалось, что весь городок спит и никто ничего не заметил, но это только казалось.

Молочник князя всегда вставал очень рано — это естественно: надо ведь до рассвета подоить коров.

И торговец, поставляющий отменную соль в дом князя, тоже в эту ночь почему-то не спал.

Видел ли еще кто-нибудь что-либо — достоверно неизвестно, но известно точно, что еще не успело взойти солнце, как два письма с какими-то пустячными сообщениями, но с маленькими крестиками в углу, похожими на латинскую букву «х», немедленно отправились по своим адресам…

— …а две недели назад прибыло большое посольство во главе с князем Михаилом Андреевичем Верейским, который, помимо официального послания и предложений великого князя, вручил мятежным братьям личные послания от их матери, инокини Марфы, от митрополита Геронтия и от уважаемых православных церковных иерархов — владык Вассиана ростовского и Филофея пермского, а также троицкого игумена Паисия, — докладывал маршалку дворному в его загородном виленском замке князь Андрей Святополк-Мирский.

— Я догадываюсь, о чем они все писали, — покивал головой Ходкевич.