Эли Бертэ - Братство волка Страница 39

Уже давно графиня де Баржак странствовала по лесу, даже не думая, где она находится и к какой цели должна направляться. Ни разу человеческий голос не достиг ее слуха, она была одна в этом бесконечном лабиринте из древесных стволов и листьев. Когда она проезжала через прогалину, то вдруг услышала, что ее зовет звучный голос. Думая, что это галлюцинация, Кристина хотела проехать мимо, когда голос позвал ее еще громче.

Вся трепеща, молодая девушка удержала свою лошадь, которая остановилась, покрытая пеной. Леонс, сидевший под дубом, встал и направился к ней.

Уйдя из замка, он долго блуждал по лесу, надеясь выйти на охотников, но быстро заблудился. Усталость вынудила его отдохнуть в этом месте, а случай привел к нему ту особу, которую он более всего желал встретить.

— Боже мой, графиня, вы здесь одна! — вскричал он. — Куда вы едете? Что стало с тем, кто должен был заботиться о вашей безопасности?.. Верно, случилось какое-нибудь несчастье?

Сначала графиня де Баржак как будто не слышала, что ей говорили, она оставалась неподвижна и безмолвна, опустив руки и потупив голову. Наконец легкий румянец появился на ее щеках, и, соскочив с лошади, она порывисто обняла молодого человека.

— Леонс, родной мой Леонс! — прошептала она. — Сам Бог послал вас ко мне на помощь!

Кристина горько заплакала. Леонс, хотя он не мог догадаться о причинах этой горести, старался успокоить ее. Так как она едва держалась на ногах, он посадил ее под дерево, а сам сел рядом и начал расспрашивать ее с нежным участием. Она продолжала плакать и не отвечала. Молодой человек, преодолев свою обыкновенную робость, хотел взять ее за руку; и лишь тогда увидел, что эта рука запачкана кровью.

— Что это? — спросил он с беспокойством. — Вы ранены?

Кристина вспыхнула и поспешно вытерла пальцы о мох, на котором она сидела.

— Это не моя кровь, — прошептала она. — Друг мой, не отталкивайте меня!.. Я совершила преступление!

— Преступление — вы? Это невозможно! Ваше волнение…

— Я не в бреду и говорю правду… Да, преступление, убийство… Один человек хотел оскорбить меня, и я ранила его, наверное, смертельно… О, Леонс, Леонс, простит ли мне Бог?

Леонс подумал, что это признание — результат болезненного воображения, но Кристина кратко рассказала ему о том, что произошло.

— Вы всегда были так строги в ваших суждениях, Леонс, — продолжала она, — так безжалостны к слабостям, так суровы к порокам, почему же вы не упрекаете меня? Вот от чего все предостерегали меня! А я была так легкомысленна! Говорите, говорите же; я предпочитаю ваше осуждение, ваш гнев этому печальному молчанию!

Леонс печально улыбнулся.

— Осуждать вас, графиня? — возразил он. — Упрекать вас, когда вы страдаете, когда я вижу ваше отчаяние? Притом, — прибавил он, воодушевляясь, — разве вы не законно защищались, и если нашелся такой негодяй, который мог оскорбить вас, почему же вам было не наказать его?

— И вы не говорите мне, что лучше было бы не подвергаться этому оскорблению?.. Вы не говорите мне, что мое легкомысленное поведение могло поощрить притязания этого недостойного дворянина?.. Но вы правы, Леонс, потому что самые горькие упреки не могут увеличить моих угрызений…

— Ради бога, Кристина, ободритесь, умоляю вас! Барон заслужил свою участь, и притом рана его, может быть, не смертельна. Без сомнения, быстрая помощь…

— Вы так думаете? — пылко вскричала графиня де Баржак. — Возможно ли, чтобы он не умер? Но нет, нет, — продолжала она тотчас же, — я слышала его горестный крик, я видела, как он упал к моим ногам, я видела, как кровь текла из его груди. Леонс, выслушайте мое торжественное обещание. С сегодняшнего дня я не буду тем своевольным ребенком, беспрерывное непослушание которого приводило в отчаяние всех моих друзей. Я буду вести себя как все женщины. Я буду скромна, робка, как другие; я не буду больше рисковать своей честью, общаясь с мужчинами, подобными барону… Вы, Леонс, были для меня благоразумным и преданным братом, вы поможете мне в этом, не правда ли? Правила, которые в устах других оскорбляют меня и раздражают мою гордость, кажутся мне исполненными мудрости, когда вы произносите их. Слушая вас, я испытываю только восхищение вашим благоразумием и благодарность за ваше дружеское расположение! О, ради вас я всерьез думаю исправиться!

Кристина говорила с искренним пылом раскаяния, гордость ее была надломлена, и она искала лишь человеческого тепла и участия.

— Благодарю за эту решимость, друг мой! — вскричал Леонс. — Благодарю за ваше доброе мнение обо мне! Кристина, милая Кристина, вы не любите барона де Ларош-Боассо? Не разочарование ли в человеке, который владеет вашим сердцем, терзает вас?

— Чтобы я любила этого развратника! — вскричала графиня де Баржак, краснея. — Как вы могли подумать, Леонс? Я видела в нем только приятного собеседника, простое и откровенное обращение которого напоминало мне (да простят они мне мое заблуждение) обращение моего отца и дяди, простое, но исполненное чести и благородства.

— Благодарение Богу, не допустившему, чтобы это заблуждение имело для вас более пагубные последствия!.. Ну, Кристина, если вы всерьез решили следовать моим советам, мы должны поторопиться, чтобы предупредить возможные последствия этого происшествия. Как только вы немного оправитесь от волнения, мы вернемся в Меркоар и расскажем моему дяде все, что случилось. Он, конечно, сумеет придать этому делу наиболее благоприятный оборот.

— Вашему дяде, фронтенакскому приору? — возразила Кристина. Ее лицо омрачилось, и Леонс заметил эту перемену.

— Ах, графиня! — возразил он с пылкостью. — Я вижу, вы сохраняете несправедливое предубеждение против этого превосходного человека; это неблагодарность. Почему вы упорствуете в этом необъяснимом отвращении ко всем, кто имеет над вами власть?.. Кристина, клянусь вам, вы не понимаете моего дядю; он не строг до непомерности, он великодушен, исполнен христианского милосердия; его высокий ум понимает и извиняет проступки, когда они заглажены раскаянием. Доверьтесь ему! Если б вы знали, какие добрые слова находит он, чтобы успокоить взволнованную душу! Сегодня утром он помог мне так, как не смог бы никто иной: я был печален, несчастен, одинок, а он сделал меня твердым, мужественным, вселил в меня надежду.

— Я никогда не сомневалась, — холодно возразила Кристина, — в красноречии фронтенакского приора… Но, — прибавила она совсем другим тоном, — почему ты, Леонс, нуждался в его утешениях?

— Графиня, не спрашивайте меня… я не могу сказать вам. Знайте только, что одного слова моего дяди было достаточно, чтобы сотворить чудо. Вопреки доводам рассудка, я мечтал о счастье, которое казалось мне невозможным, и самое мрачное уныние овладело мною. Приор сообщил мне, что моя надежда не беспочвенна, что мое честолюбие не безумно… Я понял, что моя мечта может осуществиться, и это дало мне силы и желание жить…