Бернард Корнуэлл - Враг божий Страница 39

– Должен принести тебе извинения, лорд Дерфель.

– Полноте, господин.

Меня смутили такие слова из уст прославленного воителя, годного мне в деды. Он отмахнулся.

– Мы должны были быть в Лугг Вейле.

– Битва казалась безнадежной, – отвечал я. – У нас не было иного выхода. У вас был.

– Но ведь вы победили? – Агрикола обернулся к столу, с которого ветер пытался сдуть щепку – одну из многих, содержащих списки людей и боеприпасов. Он придавил щепку роговой чернильницей и снова взглянул на меня. – Я слышал, нам предстоит встреча с быком.

– В Кориниуме, – подтвердил я.

Агрикола, в отличие от Тевдрика, был язычником, хотя и не признавал британских богов – только Митру.

– Чтобы избрать Ланселота, – недовольно продолжил Агрикола. Он послушал, как десятник выкрикивает приказы, не услышал ничего, требующего вмешательства, и поднял взгляд на меня. – Много ли ты знаешь о Ланселоте?

– Довольно, – отвечал я, – чтобы выступить против него.

– Оскорбишь Артура? – удивился он.

– Я оскорблю либо Артура, либо Митру, – произнес я с горечью и осенил себя знаком против зла. – А Митра – божество.

– Артур говорил со мной по пути из Повиса, – сказал Агрикола, – и убеждал, что избрание Ланселота поможет объединить Британию. Он намекнул, что таким образом я погашу должок за то, что мы не пришли в Лугг Вейл.

Артур, похоже, собирал голоса, где только мог.

– Так проголосуй, как он хочет, господин. Достанет и одного голоса против – моего.

– Я не лгу Митре, – резко отвечал Агрикола, – и не люблю короля Ланселота. Он был здесь два месяца назад, покупал зеркала.

Я поневоле рассмеялся. Ланселот всегда собирал зеркала, в просторных отцовских палатах у него была целая комната, сплошь завешанная римскими зеркалами. Должно быть, они расплавились в огне, когда франки захватили дворец, и теперь Ланселот восстанавливал свою коллекцию.

– Тевдрик продал ему отличное зеркало из электрума, – поведал Агрикола. – Большое, как щит, и такое гладкое, что в него смотришься, будто в черное озеро. Недешево продал, надо сказать.

Я не удивился – зеркала из электрума, сплава золота с серебром, и впрямь ценились очень высоко.

– Ему бы в Силурии порядок наводить, а не зеркала покупать, – проворчал Агрикола.

В городе дважды протрубил рог. Агрикола, узнав сигнал, схватил меч и шлем.

– Принц, – пророкотал он и вывел меня на солнце. Со стороны римских укреплений и впрямь приближался Мэуриг.

– Я встал лагерем здесь, – заметил Агрикола, наблюдая, как почетный караул выстраивается в два ряда, – чтобы быть подальше от его попов.

Мэуриг прибыл в сопровождении четырех христианских монахов, которые бегом поспевали за его лошадью. Принц – низкорослый и худосочный – был очень юн (первый раз, совсем недавно, я видел его еще ребенком) и, чтобы казаться старше, держался вызывающе и заносчиво. Все знали его докучную мелочность, любовь к судебным разбирательствам и церковным дрязгам. Он славился образованностью и мог в пух и прах разнести пелагианскую ересь, разъедавшую христианскую церковь в Британии, знал назубок восемнадцать положений британского племенного закона, способен был без запинки повторить генеалогию десяти британских королей до двадцатого колена, а также родословные вождей. И это, говорили его поклонники, только начало. Принца считали юным гением и лучшим оратором Британии, мне же казалось, что Мэуриг унаследовал отцовскую память, но не его мудрость. Именно Мэуриг убедил гвентцев не поддержать Артура при Лугг Вейле.

Я его не любил, тем не менее должным образом встал на одно колено при появлении принца.

– Дерфель, – произнес он своим необычно писклявым голосом. – Помню тебя.

Он не предложил мне встать, просто прошел в шатер.

Агрикола позвал меня внутрь, чтобы избавить от общества трех запыхавшихся монахов, которым делать было нечего, кроме как повсюду следовать за принцем. Сам Мэуриг, одетый в тогу, с тяжелым деревянным крестом на серебряной цепи, явно не обрадовался моему обществу. Он скорчил мину, потом принялся что-то нудно втолковывать Агрико-ле. Говорил он на латыни, я понятия не имел, о чем речь. Мэуриг размахивал перед носом у Агриколы пергаментным свитком, однако старик хранил стоическое спокойствие.

Мэуриг наконец выдохся, скатал пергамент и спрятал его под тогу, после чего соизволил обратиться ко мне.

– Ты ведь не ждешь, – сказал он, переходя на язык бриттов, – что мы станем кормить твоих людей?

– Мы принесли свою еду, о принц, – отвечал я, затем осведомился о здоровье его отца.

– У короля свищ в паху, – объяснил визгливым голосом Мэуриг. – Ему делают припарки, и врачи регулярно пускают кровь, но Господу, видать, неугодно, чтобы отец выздоровел.

– Пошлите за Мерлином, – предложил я.

Мэуриг заморгал. Он был очень близорук; наверное, именно слабые глаза придавали его лицу постоянное выражение досады. Принц ехидно хохотнул.

– Ах да, конечно, ты же из тех глупцов, что отправились в края Диурнаха за старым тазом. Это был таз, да?

– Котел, о принц.

Тонкие губы Мэурига раздвинулись в улыбке.

– Ты не думаешь, лорд Дерфель, что наши кузнецы за неделю выковали бы тебе десяток котлов?

– Теперь буду знать, к кому следующий раз обращаться за кастрюльками, о принц.

Мэуриг резко выпрямился от такого оскорбления, но Агрикола улыбнулся.

– Что-нибудь понял? – спросил меня старик, когда Мэуриг ушел.

– Я не знаю латыни, господин.

– Он жаловался, что один из вождей не заплатил подать. Бедолага должен нам тридцать копченых лососей и двадцать телег дров. Рыбины до сих пор не прислал ни одной, а дров – только пять телег. Чего Мэуриг не может понять, так это что прошлой зимой в селениях Киллига был мор, рыбу в реке Уай давно всю выловили, и тем не менее Киллиг обещал мне два десятка копейщиков. – Агрикола возмущенно сплюнул. – Десять раз на дню!.. Десять раз на дню принц является сюда с вопросом, который любой придурковатый писарь разрешил бы в мгновение ока. Если в только его отец препоясал чресла и вернулся на трон!

– Насколько болен Тевдрик?

Агрикола пожал плечами.

– Тевдрик не болен, а устал. Мечтает отдать трон, выбрить себе голову и стать монахом. – Он снова сплюнул на пол палатки. – Однако я с принцем управлюсь. Позабочусь, чтобы его красотки отправились на войну.

– Красотки? – удивился я.

– Он хоть и слеп как крот, а на любую смазливую девчонку кидается, как ястреб на мышь. Их у него много. А почему бы и нет? На то он и принц. – Старик отцепил ножны и повесил их на гвоздь, вбитый в центральный кол шатра. – Завтра выступаешь?

– Да, господин.