Пророчества великого магистра тамплиеров - Евгений Викторович Жаринов Страница 39

Такого вызова и такой войны рыцари никак не ожидали, и, действительно, поначалу они были просто обескуражены. Магистр же вместе с другими высшими иерархами ордена пребывал первое время в состоянии оцепенения. Но это оцепенение объяснялось тем, что де Моле ждал лишь чуда, с помощью которого его смогли бы известить о своем благополучном исходе те, кто плыл сейчас на галерах в открытое море, унося с собой одну из величайших тайн мира. Оцепенение Магистра было лишь внешним выражением его напряженного ожидания известий о более важном деле, чем суетный процесс, затеянный королем, чье проявление алчности де Моле прекрасно мог видеть, когда оставил Филиппа Красивого наедине с сундуками, заполненными золотом и серебром.

Обвиненный в ереси имел мало шансов доказать свою невиновность. Допрос вел сам инквизитор с помощниками, а краткое изложение процесса записывалось судебным клерком. Главной целью было любым способом доказать вину. Обвиняемому не разрешалось иметь адвоката, даже если бы он смог его найти, да и свидетели давали показания в его пользу неохотно, опасаясь обвинения в соучастии. Те, кто давал показания против обвиняемого, могли оставаться анонимными на том основании, что иначе их могли запугать, так что зачастую обвиняемый в лучшем случае мог лишь прочитать краткое изложение их показаний. В отличие от светской процедуры, церковный инквизиторский суд мог использовать показания любых свидетелей, в том числе лжесвидетелей, преступников и отлученных от церкви. Обвиняемому же разрешалось лишь назвать имена своих врагов и надеяться, что некоторые из них совпадут с именами свидетелей. Но главной целью инквизиторов было получение признания из уст самого обвиняемого, ибо, если вина его не была им самим подтверждена, еретик мог быть примирен с церковью. Если обвиняемый не соглашался признать свою вину, к нему могло быть применено принуждение – сперва тюремное заключение при последовательно ухудшавшихся условиях содержания, а вскоре и пытка, сперва ограниченная, то есть такая, при которой нельзя было проливать кровь и наносить непреходящие увечья, а затем палачам разрешалось почти все. Времени даже для самой страшной пытки с увечьями отводилось не более часа, однако было немало случаев, когда этот регламент безжалостно нарушался, и мучения продлевались до трех и более часов. Например, одного из тамплиеров палачи мучили с 8 до 11, изуродовали ему руку, в результате чего несчастный от перенесенных страданий пытался задушить себя, но был вовремя остановлен. Видимо, инквизиторы были не удовлетворены результатами своего допроса и собирались через какое-то время повторить все вновь.

Как только вина считалась установленной, публично выносился приговор в форме “общей проповеди”. Еретики, которые “искренне раскаялись”, могли быть примирены с церковью и получали более легкое наказание – от денежного штрафа в случае незначительной вины до длительного тюремного заключения, когда осужденного заковывали в кандалы и сажали на хлеб и воду. Порой обвиняемый обязан был носить на одежде особую нашивку – свидетельство своего бесчестия, из-за чего над ним нередко издевалась толпа. В некоторых случаях полагалось совершить паломничество. Но те, кто отказывался отречься от своей ереси, или отказывался от собственных первоначальных признаний, или же вообще не желал признать себя виновным, передавались светскому суду, чтобы он вынес им соответствующий приговор. Обычно их приговаривали к смерти на костре. Инквизиция отстранялась формально от пролития крови. В этом смысле она повторяла суд фарисейского синедриона, который приговорил Христа к смерти, а затем обратился к прокуратору Иудеи, Понтию Пилату, осуществить смертную казнь через распятие. Грязную работу в этой тактике должен был выполнить кто-то другой, а не церковный суд и святая инквизиция, которая во многом копировала действия самих фарисеев, распявших Спасителя. Имущество казненных еретиков конфисковывали в пользу короля, а их наследники не имели права занимать общественные должности по крайней мере в течение двух поколений. Остается лишь догадываться, на какие ухищрения должен был пойти Гийом де Ногаре, чтобы скрыть свое еретическое прошлое и подняться столь высоко по иерархической лестнице французского королевства.

Как становится ясно из этого подробного описания судопроизводства, основным местом, где и совершались признания и самонаговоры, была камера пыток. Вот она, преисподняя, место боли и страданий, высокого мужества и низкой подлости. Вот она, квинтэссенция того, что обычно называют человеческой натурой. Один чувствует себя Богом, который может, как Христос, спуститься и в ад, а другой – дьяволом, поджаривающим на медленном огне или растягивающим человеческое тело до такой степени, что кости выходят из суставов. Великому Данте и не надо было ничего выдумывать. Достаточно было лишь раз спуститься в подвалы инквизиции, и все круги ада предстали бы перед ним во всем своем грозном и ужасающем величии. Наверное, великий итальянский поэт сидел где-нибудь в углу во время очередного допроса и скрупулезно записывал все тонкости искусства палача, который представлялся ему в своем черном капюшоне с прорезями для глаз и в черной мантии самим дьяволом или верным слугой его. Дантовский ад поражает читателя своим зловещим полумраком. Свет в этой части “Божественной комедии” неясный, колеблющийся и готовый вот-вот погаснуть. Такое же ощущение возникало у каждого, кто попадал в камеру пыток. Всего лишь две свечи освещали огромное мрачное пространство, где в слабом мерцании с трудом вырисовывались контуры приспособлений для пыток, предназначенных для того, чтобы рвать на части человеческую плоть, жарить на огне пятки, с хрустом выворачивать суставы.

Все души в дантовском аду предстают перед нами абсолютно голыми, и это обстоятельство словно тоже позаимствовано из камеры пыток. Чтобы лишить человека чувства собственного достоинства, перед тем, как его начинали пытать, инквизиторы приказывали раздеть свою жертву. Причем раздевали всех без исключения: от мужчин, дряхлых стариков и женщин до девственниц, для которых и эта насильственная нагота уже была самой настоящей мукой.

Но какие орудия пыток обычно находились в этом аду? Начнем с дыбы. Она была первым орудием, которое стали использовать инквизиторы, как только Папа Иннокентий III разрешил кромсать и выворачивать наизнанку плоть еретиков. Жертву предварительно раздевали до пояса, лодыжки осужденного заковывали в железо, руки связывали за запястья за спиной. Крепкая веревка одним концом привязывалась также за запястья, а другой конец перебрасывался через ворот, закрепленный у самого потолка. Затем палач начинал тянуть свободный конец на себя до тех пор, пока жертва не поднималась над полом на высоту шести футов. В этой позиции на ноги заключенному приковывались кандалы