Николай Дмитриев - Рубин из короны Витовта Страница 4

– Ну а ты куда прёшься?

– К ясновельможному Гасан-бею, – Христо судорожно проглотил слюну и добавил: – Высокочтимый…

– Несёшь бакшиш? – Охранник заржал и вдруг ухватил Христо за ворот: – Ну пошли, «высокочтимый»… Я, Али, сам отведу тебя. Пусть высокочтимый Гасан-бей увидит, что за важный господин к нему пожаловал, а потом…

Под насмешливое улюлюканье дворни Али приволок наглеца к самому шатру, и втолкнув Христо в середину, объявил:

– Высокочтимый бей! Этот оборванец первым принёс бакшиш!

Турок в золототканом халате лежал на ковре и курил кальян. Увидев Христо, он криво усмехнулся, но, предвидя потеху, вынул мундштук изо рта, мастерски пустил вверх кольцо дыма и благосклонно кивнул.

– Ну давай, посмотрим…

– Ясновельможный бей, я здешний рыбак Костанди и прошу прощения за свою дерзость, но море иногда делает нам подарки. – Христо сделал шаг вперёд и с низким поклоном протянул к турку руку, где на ладони своими гранями ярко сверкал рубин. – Вот и сегодня, когда высокочтимый гость прибыл к нам, оно выкинуло на берег этот камень, и потому я считаю, владеть им может только сам ясновельможный Гасан-бей…

Турок поспешно ухватил рубин, зажал в кулак, потом распрямил пальцы, снова полюбовался на необычный блеск граней и заметно взволнованным голосом объявил:

– Али, отныне этот человек, – Гасан-бей показал на Христо мундштуком кальяна, – главный на этом острове и мой друг! Ты понял, Али?

– Так, эфенди… – оторопевший от такого поворота дел Али приложил ладонь к груди и поклонился.

– Тогда иди объяви это всем… – и бей красноречивым жестом подвинул ближе к Христо блюдо с лакомствами…

Вскоре после возвращения с острова в жизни Гасан-бея началась чёрная полоса. Поначалу бывший управитель вилайета не догадывался, почему он вдруг попал в немилость, однако со временем начал кое-что понимать. Так, он пришёл к выводу, что всё пошло наперекосяк после того, как между ним и агою янычар ни с того ни с сего началась ссора.

В тот день у Гасан-бея было чудесное настроение, так как ему наконец-то сделали заколку к алмазному перу, украшавшему тюрбан, вставив туда новоприобретенный рубин. И надо ж было ему, принимая агу и прочих местных властителей, вспомнить поражение при Ангоре. Тогда сам султан Баязет пытался бежать, но был пойман и попал в плен.

Каким образом уважаемый, но, как оказалось, мстительный ага был причастен к этому делу, Гасан-бей так и не уяснил. Однако достаточно прозрачный намёк был сделан, и тут уж ничего не поделаешь. Вот и пришлось солидному Гасан-бею собирать караван и путешествовать, чтобы уладить дело, не куда-нибудь, а прямиком в крепость Едирне, где временно размещалась ставка самого султана.

Надо заметить, что время для страны, только-только поднимающейся на ноги, было непростым. Совсем недавно могущественный Тимур-ленг, Железный хромец, вырвавшись из азиатских просторов, принудил султана остановить движение на юг, чтобы достойно встретить нового врага. Однако вышло не так, как надеялись, и задержка получилась достаточно долгой.

Но времена менялись, опять же бакшиш – не последнее дело, и на круг вышло так, что после опалы Гасан-бей получил новое, достаточно престижное поручение. Ему было приказано наблюдать за придунайскими вассалами. И потом, когда янычары, припомнив победу под Никополем, должны будут двинуться походом на венгерскую пушту[12], перед Гасан-беем откроются большие возможности.

Именно поэтому караван важного бея, состоявший из вереницы вьючных лошадей в сопровождении двадцати спаги[13] и тридцати янычар, двигался не спеша. И ещё потому, что с собою вёз высокочтимый бей роскошный шатёр, а в середине каравана колыхался на конских спинах удобный паланкин, где за шёлковыми занавесками скрывалась несравненная в своей привлекательности одалиска Фатима.

Путешествие не было утомительным, и всё равно, задолго до вечера, едва караван вышел на поляну, возле которой журчал ручеек, Гасан-бей приказал становиться на бивуак. Янычары обрадовались и себе на ужин приготовили целый казан пилава[14], а когда наконец стемнело, ещё долго шумели возле костра.

Сам же Гасан-бей удалился в свой шатёр и, нежась на ковре, курил походную трубку с длинным и тонким мундштуком. Четыре масляных светильника создавали вокруг переплетение теней, в трубке Гасан-бея потрескивал, сгорая, шарик гашиша, и под звуки зурны тонкий стан Фатимы обольстительно изгибался в такт музыке.

Под действием гашиша Гасан-бей всё глубже погружался в нирвану и, предчувствуя горячие ласки одалиски Фатимы, постепенно возбуждался. Но вдруг снаружи долетел нестройный гомон, непонятные вскрики, а потом и лязг клинков в сопровождении отчаянной ругани. Походило на то, что янычары, не поделив что-то со спаги, затеяли драку. Такое уже случалось, и зурна продолжала играть, а несравненная Фатима изогнулась в ещё более соблазнительной позе.

Однако это была не обычная потасовка, так как внезапно завеса шатра откинулась и внутрь ворвался неизвестный воин в панцире и железном шлеме. В руке он держал длинную саблю, а глаза его горели боевым задором. Мелодия мгновенно прервалась, и мальчик-музыкант, который до этого сидел у светильника, кинув зурну, с перепугу ткнулся лицом в ковёр.

Фатима, сначала не поняв, в чём дело, ещё какое-то время двигалась в том же ритме, а потом от испуга тоже замерла посреди шатра в своих полупрозрачных шальварах, и только медно-блестящие чашечки, прикрывавшие её груди, продолжали вздрагивать.

При виде такой соблазнительной картины молодой воин встал как вкопанный, неотрывно глядя на очаровательную одалиску. И тут Гасан-бей опомнился. Пытаясь стряхнуть действие гашиша, он ухватился за ятаган, но воин опередил его. Он молниеносно взмахнул саблей и ударил прямо по тюрбану, угодив в заколку с алмазным пером. От этого удара рубин вылетел из заколки и откатился на ковёр, а Гасан-бей, выпустив ятаган, схватился за залитое кровью лицо и повалился навзничь.

В ужасе от увиденного Фатима, неотрывно глядя широко раскрытыми глазами на грозного молодца, стала пятиться, а потом и вообще спряталась за светильник в напрасной надежде, что медный столбик может её защитить. Однако воин не торопился. Наоборот, он опустил саблю, снял шлем и, откинув на плечи белокурые волосы, неожиданно улыбнулся девушке.

И тут в шатёр ворвались ещё какие-то воины и, едва углядев Фатиму, кинулись к ней. Девушка отшатнулась в дальний угол, но это вряд бы помогло ей, если бы светловолосый молодец не преградил путь товарищам и, откровенно грозя им саблей, не гаркнул: