Томас Костейн - Высокие башни Страница 4

— Идите до лавки аптекаря, — монах говорил с ним на простонародном языке, потому что этому ордену приходилось постоянно работать с простыми людьми. — Лавочка находится на рю Нотр Дам, дама снимает комнату над лавочкой.

Ле Мойн отправился по узкой улочке. Он держал в руках шляпу и время от времени обмахивался ею вместо веера. Жара была просто нестерпимой, и он подумал, что ему придется долго шагать, чтобы прийти к дому вдовы. На улице ни ветерка, хотя впереди виднелась река. Народ почтительно приветствовал хозяина Лонгея.

Когда он открыл дверь лавки, там зазвонил колокольчик, и хозяин лавки вышел из задней комнаты. Ле Мойн объяснил ему, что требуется, аптекарь показал ему на заднюю дверь и сказал:

— Месье, вам сюда.

Над головой слышались легкие шаги.

Глава великого семейства ле Мойн, самый богатый человек, которого уважали и по поводу которого больше всего сплетничали в Новой Франции, начал карабкаться по шаткой лестнице. Он постучал и услышал ответ:

— Войдите!

Давние поселенцы Новой Франции сказали бы ему:

— Открыто!

Он открыл дверь и увидел молодую женщину в домашнем наряде ярко-оранжевого цвета, на голове у нее была косынка того же оттенка. В руках у женщины была метла.

— Доброе утро, мсье, — сказала женщина, но в ее приветствии прозвучал вопрос.

Шарль ле Мойн был поражен ее привлекательностью. У нее были большие карие глаза, носик был чудесной формы и слегка вздернут, губки пухлые и яркие. Она казалась настоящей парижанкой. Домашний облегающий халатик выглядел нарядным, хотя при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что он изрядно поношен. Засученные рукава позволяли видеть прекрасное кружево ночной рубашки, а домашние туфельки, очевидно, были когда-то весьма красивыми.

— Извините меня за то, что я появился у вас так рано, — поклонившись, заявил господин ле Мойн. — Но, к сожалению, мне нужно срочно покинуть Монреаль, поэтому я так поспешил вас навестить.

— Я вас прощаю, мсье ле Мойн, — сказала молодая женщина. Он был явно поражен тем, что она его знает.

— Я вас ждала. Вы не войдете ко мне?

Ле Мойн вошел в комнату, продолжая разглядывать женщину. Она была высокой и стройной и держалась весьма достойно. «Она не кокотка, — подумал ле Мойн, — она — настоящая леди».

— Прошу вас, садитесь. У меня, правда, только один стул, поэтому я присяду на кровать. Мсье, вы, наверное, явились, чтобы поговорить о своем брате?

— Да, — ле Мойн утвердительно кивнул головой. Ему понравилась ее прямота, — Жан-Батист вас навещал, и мне кажется, что он вами… увлекся.

Девушка с достоинством произнесла:

— Он оказал мне честь тем, что влюбился в меня и попросил моей руки.

— Неужели? Простите меня за крайнее изумление. Понимаете, Жан-Батист еще слишком молод. Ему едва исполнилось восемнадцать… Вы понимаете, что в этом возрасте еще рано думать о браке?

Девушка высоко подняла брови.

— Возможно, несколько рано, но мне кажется, что господин де Бьенвилль вполне взрослый человек и, кроме того, мсье, у него имеются собственные средства для существования.

— По условиям завещания нашего отца, — быстро перебил ее ле Мойн, — он пока не может осуществлять контроль над собственностью. Этим занимаюсь я. Мадам, прошу вас, скажите, сколько вам лет?

— Мне уже двадцать, — улыбнулась девушка. У нее было настолько прелестное личико, что посетитель подумал, сможет ли он оставаться с ней до конца твердым.

— Вы, наверное, подумали, что я гораздо старше? Меня это не удивляет. Я уже была замужем, и у меня есть ребенок. Месье, я не стану ничего от вас скрывать. Мне двадцать лет, а вашему брату — восемнадцать. Это может служить для нас препятствием?

Шарль ле Мойн решил, что ему следует быть с ней предельно откровенным. В делах торговли оказывалось иногда весьма выгодным говорить только правду.

— Вы влюблены в моего брата? — спросил он.

— Нет, — девушка покачала головой и улыбнулась. — Вы понимаете, как я с вами откровенна. Месье, мне нравится Жан-Батист. И как-то мне даже показалось, что я в него влюблена, но… вскоре я поняла, что это не так. Месье, боюсь, что больше никогда не смогу влюбиться.

— Вы весьма откровенны. Но что же вы ответили моему брату?

— Я ему ничего не сказала. Если мне придется остаться в этом диком краю, я буду вынуждена выйти замуж. Кто станет для меня более нежным и милым мужем, чем Жан-Батист? Именно это я и сказала ему. Я всегда была с ним очень откровенна… Месье, я не желаю тут оставаться. Эта страна меня пугает. Мне рассказывали об индейцах и других страшных вещах. Мне известно о том, какие здесь ужасные холода, и меня при мысли об этом пробирает дрожь даже в такой жаркий день. У меня есть только одно желание — возвратиться во Францию… в Париж… И сделать это на первом же корабле!

Посетитель казался весьма довольным и подумал про себя: «Кажется, я смогу ей помочь. Как она четко выразила свое желание. Она нам угрожает, но в какой скрытой форме!»

Пока он все обдумывал, ле Мойн не сводил взгляда с шерстяной накидки, валявшейся на полу в ногах постели. Девушка обратила внимание на его взгляд и покачала головой,

— Месье, я не прячу под накидкой мужчин! — сказала она. Ле Мойн не понял, в чем тут дело. Он был верующим человеком, как и остальное население Новой Франции, но было ясно, что он не очень внимательно читал Библию. Девушка начала ему объяснять.

— Наверное, вам неизвестно, что меня называют женщиной, живущей на крыше.

Она указала ему на окно, и он впервые увидел, что оно выходит прямо на ограждение.

— Когда-то существовала на свете женщина, которая жила на стене и прятала шпионов под шерстяным плащом. Вам ясна моя мысль? Или вы не хотите этому поверить?

— Меня не нужно ни в чем убеждать, — заявил ле Мойн, и это было правдой. После того как он увидел девушку и поговорил с ней, он уверился, что ему не в чем ее упрекнуть. — Мне кажется, что вы более образованна, чем… это обычно бывает у людей, которые занимают социальное положение, подобное вашему.

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, мсье. Я вообще мало чему училась, но я всегда хотела подняться по социальной лестнице, поэтому я внимательно за всеми наблюдала, прислушивалась и задавала вопросы. — Она помолчала, а потом умоляюще взглянула на Шарля: — Вы когда-нибудь думали о том, что значит быть служанкой? Нет, мсье, вам об этом ничего неизвестно. Могу вас уверить, что это просто ужасная жизнь.

— У вас есть какие-нибудь деньги?

— Нет, мсье. Когда семейство моего мужа решило нас отослать подальше от дома, они дали ему достаточно денег. По крайней мере, мне тогда так казалось. Но Жак имел привычку сорить деньгами. Когда мы оказались на борту корабля, у нас остались сущие гроши, — она заколебалась. — Он сильно пил. Мне вспоминаются его пьяные сцены… и в конце… я начала его ненавидеть.