Елена Клещенко - Наследники Фауста Страница 4

— Я поняла. Я не обвенчана с мудростью. Должно быть, я повторяю грех моей матери.

— Ты разрываешь мне сердце.

Глава 3

— Мария! Эй, Марихен!

Я обернулась. Кетхен, судомойка в доме Майеров, стояла на черном крыльце и манила меня рукой. Кетхен была добрая девушка. В отличие от многих и многих, она никогда не выказывала пренебрежения ко мне, не спрашивала, почему это я называю госпожу Хондорф тетушкой, раз я ей вовсе не родная. Мы с Кетхен не то чтобы дружили, но ладили. Молоденькая девчушка, с большим улыбчивым ртом, с веснушками, которые во всякое время года украшали носик и лоб, с огромными серыми глазами, она и сердилась-то так, что весело было на нее смотреть. Но сердилась редко: в самый хлопотный день весело шуровала тряпкой, весело гремела тарелками и весело распевала, как наденет бархатное платье, а любимый подарит ей кольцо. Сейчас она таращила глаза до того широко, что не было никаких сомнений: есть потрясающее известие.

— Наша сейчас к твоей пошла! — значительно и тихо сообщила Кетхен, когда я подошла поближе. — Зачем бы это она, не знаешь?

Госпожа Майер решила навестить мою благодетельницу. Докторша — вдову купца? И впрямь, к чему бы это? Ой, не к хорошему…

— Не знаю. Меня бранить, наверное.

— За что?

— Они вдвоем придумают. — Мне было не до веселья, но Кетхен прыснула в ладонь.

— Ой, ты всегда как скажешь!.. Ну ничего, не горюй. Подумаешь, поругает, глупости это все. Приходи вечером к колодцу. Придешь?

— Приду, если отпустит. Прощай пока.

От радости, принесенной часом за книгой, не осталось следов. Рано или поздно это должно было случиться, но зачем так скоро, Господи? Зачем сегодня?

Дома я в самом деле застала госпожу Майер. Не хочу сказать, что я удостоилась чести ее лицезреть, но слышала вполне отчетливо. Звонкий, как колокольчик, голосок госпожи докторши без труда пронзал тонкую стену:

— …Сказать по чести, я не понимаю, к чему нужна эта странная служба. Мы держим достаточно служанок.

— Таково было желание вашего супруга, — почтительно, но вместе с тем ядовито отвечала благодетельница.

— Мой муж, к моей величайшей досаде, не слишком сведущ в земных делах. Для работы, на которую он нанял вашу племянницу, в доме хватило бы рук. Конечно, мне не жалко этих грошей для девочки, но я удивляюсь вам! Что побудило вас отдать бедняжку в чужой дом? Быть может, нужда?

— Благодарю вас, госпожа моя, мы не терпим нужды. Но вам, вероятно, известны слова о том, что труд возвышает дух и укрепляет веру. Я не возьму греха на душу и не стану развращать праздностью дитя, порученное мне Господом.

— Труд! Весь этот труд состоит в том, чтобы водить тряпкой, подоткнув подол, да сверкать хитрыми глазками. Повторяю снова, я удивляюсь вашей доброте, почтенная.

— Боже небесный! — Тетушку Лизбет оскорбили дважды, назвав сначала бедной, а потом доброй, и этого она не могла спустить даже госпоже докторше. — Я не могла подумать… Ваш почтенный супруг, да неужели…

— Оставьте в покое доктора Майера, дорогая моя госпожа. Я говорю о студентах, которые приходят к нему.

— Школяры? И что же они, вместо наук занимаются, прости меня Господи, любовными делами? С вашими служанками?!

Я так и видела перед собой редкие брови тетушки, приподнятые в притворном ужасе до самого чепца! Госпоже докторше явно не столь часто приходилось вести дружеские беседы с соседками, но сдаваться она не собиралась.

— Ничего такого нет и быть не может. За своими служанками я присматриваю. Но как я могу поручиться за то, что происходит между смазливым парнем и вашей племянницей после лекции, когда они оба покидают наш дом? Вы понимаете, много ли надо времени для любовного сговора…

— Мария никогда не позволит себе ничего предосудительного, — холодно, отделяя слово от слова, выговорила тетушка. Странно, утром я слышала совсем иное…

— Ах, поймите, я говорю не с тем, чтобы обидеть вас. Я просто беспокоюсь за девочку. За какие-то гроши ей приходится представать перед толпой мужчин, ведь это должно быть тяжело юному стыдливому созданию! Неужели нельзя было найти другую службу?

— Если такая служба найдется, я буду рада. — В голосе тетушки, слава Богу, особой радости не слышалось. — Я весьма благодарна вам, госпожа докторша. Ваше внимание — большая честь для меня и моей приемной дочери.

— Что вы, госпожа моя. Я по мере сил исполняю свой долг, внушенный мне…

Неся башмаки в руках, чтобы стуком шагов не выдать себя, я вышла в сени. Значит, так-то вот, Мария. Теперь все зависит от того, захочет ли тетушка Лизбет поступить наперекор докторше или же в самом деле встревожится, не водит ли воспитанница ее за нос. Боюсь, что меня она ненавидит больше.

Пора ли уже? — спросила я тот темный уголок своего сердца, который умел прозревать беду. Скоро ли придут по мою душу? Ответа не было. Значит, опасность еще не близка. Не сегодня и, пожалуй, не завтра…

— Я боюсь за тебя, Мария. Это чтение урывками не должно продолжаться вечно.

— Но ведь нет ничего другого, господин. Мне стыдно, что я причиняю вам хлопоты, но, ради Бога, если можно оставить все как есть…

— Не говори глупостей. Никаких хлопот нет, но дело не в этом. Несмотря на все наши усилия, ты занимаешься не более часа — двух в день, остальное же время работаешь, как батрачка, и, сверх того, живешь в вечной тревоге. Ты губишь себя.

— Господин, я все выдержу! Клянусь, мне это нетрудно, лишь бы я могла по-прежнему приходить к вам!

— Да — но что будет, если у твоей приемной матери в одночасье переменится настроение?

— Ох… не знаю.

— Это-то и плохо. Я думал, пытался найти для тебя выход… Скажи мне теперь вот о чем. Ты говорила, что не хочешь ни за кого выходить замуж. Ты и сейчас так думаешь?

— И сейчас.

— Нет никого, кто пришелся тебе по сердцу? Никого, о ком бы ты пожалела?

— Не терзайте меня. Я… умру, если это случится.

Это была чистая правда. Замужество из тех, что хотела для меня тетушка Лизбет, отняло бы у меня единственную радость, ничего не давая взамен. Что до любви… Да, один парень, подмастерье или вроде того, на площади в Троицын день был со мной ласков, рассказывал мне, что я милая, что он томится… Одного не сказал: что возьмет в жены. Мне, дурнушке, на танцах не найти жениха, а найду — так тетушка ни за что не согласится, а согласится — через пять лет ласковый мальчишка станет таким же, как Шульц и Ханнеле… И что хорошего в поцелуях, я так и не поняла. Не настолько они чудесны, чтобы ради них губить свою жизнь, да еще, чего доброго, потом оставлять ребенка на чужом крыльце. Верно, во времена Овидия и Катулла все было иначе.