Василий Тишков - Последний остров Страница 40

Сыромятин покряхтел, передвинул плечами, будто мураш у него по шее ползал, сунул было руку за кисетом, но передумал курить. Помолчал, как-то озорно вскинул бороду и по-мальчишески заважничал:

— У меня ведь тоже, ежели чего… ежели шибко пакостить начнут, не заржавеет. Тряхну стариной… А разговор, однако, был… Чего уж тут в прятки играть. В далеких-то буреломах не припоздняйся, не ровен час… А теперь заделье побоку, на очереди — дело.

Яков Макарович поднялся, сходил в сени и принес оба ружья: Мишкину берданку тридцать второго калибра и свою двустволку. Мишкино ружье он притулил к высокой завалинке, а со своим уселся на крыльце и задумался, склонив голову набок. Сыромятин прислушивался к тому, что беспокойно торкалось у него в мозгу, и сокрушался — жаль, что не может он простыми словами объяснить окружившим его ребятишкам, как он их любит и жалеет до невозможности.

Да и сами ребята деликатно ждали, чувствуя — с дедом что-то происходит очень серьезное, он как бы ответ перед ними держать собрался, а все не мог решиться.

— Тут дело такое… — тихо заворчал дед Яков, но теперь уже сердясь на самого себя за неловкие слова в важном деле. — Оказия у меня вышла с глазами. Будто пороху в них надуло, что ли. Вот, стало быть, и бери, Михаил Иванович, ружьишко-то мое для своей надобности. Твоей пукалкой токо рябчиков скрадывать…

— А как же ты, Яков Макарович? — не понял старика Мишка.

— А я… Да чего там. Бери. Тульской работы ружьишко, сам знаешь. И глаза, опять же…

— Мудришь, дед. При чем здесь глаза? Тебе никак нельзя без ружья, особенно по нонешним временам.

— Об чем разговор? Карасей ловить да старуху воспитывать можно и без ружья. Так что принимай подарок, Михаил Иванович. Послужило мне ружьишко, слава богу, исправно, теперича пусть послужит новому хозяину. Оно тоже должно службу нести, понял? Балда стоеросовая!

— Вот теперь я понял тебя, Яков Макарович… — Мишка осторожно принял из рук старика двустволку, погладил вороненые стволы, ложе, испробовал, ухватистое ли цевье. — Спасибо, Яков Макарович. Шибко ты мне угодил. Ну… На все сто! А раз так — ты, Егорка, забирай мою «фузею»! Тоже, поди, стрелять-то охота, а?

Егорка, не веря в свалившееся вдруг счастье, испуганно схватил легкую Мишкину одностволку и стал придирчиво ее рассматривать, будто видел впервые. Даже в ствол заглянул с обеих сторон.

— Дак ты чо, Михалка… прям за так и отдаешь? — спросил он довольнешенького случившимся друга. — И тебе совсем, ну нисколечки не жалко своего ружья?

— А зачем мне теперь два? Бери, пока не передумал.

— У-у-у! — вместо благодарности только и смог промычать Егорка.

Аленка чуть не плакала от радости за ребят за такого чудесного деда Якова, за то, что у них на острове теперь целая артиллерия и что сегодня уже прибыл первый гость, да еще какой гость!

— Ребята, а теперь надо обязательно дать салют в честь новоселья, — предложила Аленка.

— Салют можно, — заулыбался Яков Макарович. — В белый свет палить — это тебе не в копейку, попасть немудрено. Ну-ну, ладно, я ить не всерьез, — успокоил он обидевшихся было ребят и даже похвалил их перед девчонкой. — Стрелки они у нас знатные. Особенно Михалко. Когда учился дичь промышлять, с одним зарядом шел на охоту, а пустой, однако, никогда не вертался.

— Вот хитрый дед! — удивился Егорка. — Так ты ж, дед Яков, больше одного патрона ему не давал. Тут хошь не хошь, а снайпером заделаешься.

— Особенно когда в пузе кишка кишке бьет по башке, — добавил Мишка и рассмеялся. — Ладно! Уговорили. Истратим по случаю два патрона. Заряжай, Егорка! Принимай парад, Макарыч!

— Ну, готовы? — спросила Аленка и подала команду: — Артиллерия, огонь! — а сама в восторженном испуге закрыла ладошками уши.

Над Лосиным островом прогремел их первый салют.

И началась новая жизнь для Аленки. В первые дни она еле дотягивала до вечерней зорьки и валилась спать мертвецки уставшая. Оказывается, будни хозяюшки складываются из множества обязанностей, и во всяком деле надо успевать. Однако изо дня в день начала втягиваться, и стали появляться свободные минутки, чтобы задержаться в предвечерье у прибрежных мостков, собрать букет из самых-самых красивых цветов или трав, а то просто послушать лесного жаворонка.

Больше всего Аленку тянуло к озерам, которых здесь великое множество. Соседний район так и назывался — Частоозерский. Мишка про озера много рассказывал. И выходило — все они разные. В одном ловились только окуни, в другом — гольяны и желтобрюхие караси, третьи пугали холодом пятисаженной глубины. В таких не жила рыба и не росли камыши, даже дичь стороной проносило. Только иногда по узкому илистому берегу суетливо шнырнут кулики, а то и залетит чайка, покружит над темной гладью, крикнет печально, пугая голенастое куличье, и улетит на рыбное озеро.

Есть озеро Чаешное. Оно поросло осокой, сухим тростником, жидкими осинниками. С давних пор селились здесь чайки. Сотни, а может, и тысячи белогрудых, с черными головками птиц истошно пищали, когда ребята зорили их гнезда, добывая себе пропитание. Ох и вкусны запеченные в золе яйца!

Рядом с лесничеством самое красивое озеро — Лебяжье. Возле родничка — узкой полоской камыш, дальше озеро чистое, прозрачное, каждую гальку видно на песчаном дне. По одну сторону озера — лес, по другую виднеются луга, и на них большими горбатыми птицами выстраиваются стога сметанного сена.

Ручей, замерзающий только к половине зимы, соединяет Лебяжье с Каяновом озером. Его можно вдоль и поперек пройти в охотничьих сапогах. Отлогие берега заросли мелким ракитником. В зеленой воде даже в тихую погоду перешептываются камыши. Они зеленым венцом окружили озеро, расселились к центру, образуя таинственные релки, огромные заводи. Камыши рассечены лабиринтами проходов, удобных для скрадывания дичи. Пробираясь на лодке по таким коридорам, можно всегда выплыть на большую или малую светлину, где добычливого охотника ждет удача. На Каяновом постоянно много дичи: кряква, касатая, чернеть, поздней осенью залетают отдохнуть и покормиться дикий гусь, казарка, утиные стаи из более северных мест.

Аленке нравилось в жаркий полдень смотреть с высоты зеленого острова на дальние дали, что открывались отсюда. Если смотреть в сторону Нечаевки, можно увидеть, как, закрывая лес и край люцернового поля, вскидываются до небес чудо-видения, сотканные дыханием теплой земли. Среди потоков восходящих ливней за дальними полями на таком же зеленом острове медленно взмахивала крыльями мельница-ветрянка. Обыкновенная мельница среди миражных превращений казалась великаном, поднявшим над головой огромную палицу и нагоняющим страх на видимых только ему одному врагов.