Артур Конан Дойл - Изгнанники Страница 40

А замок был действительно очень обширен. Амос Грин, вися на руках, с восторгом и удивлением осматривал громадную стену, возвышавшуюся перед его глазами, с гирляндой башен, башенок и каменных зубцов, молчаливых и холодных в лучах лунного света. Странные мысли иногда приходят в голову при совершенно неподходящей обстановке. Внезапно Грину припомнился ясный летний день за океаном, отец, встретивший его у Гавани Гудзона и отправившийся с ним по шлюзу, чтобы показать сыну дом Питера Стейвесэнта и тем наглядно показать колоссальность города, только что перешедшего к англичанам от голландцев. А ведь дом Питера Стейвесэнта вместе с его виллой меньше одного флигеля этой махины здания, в свою очередь являвшегося только собачьей конурой в сравнении с величественным версальским дворцом. Как бы он хотел показать отцу эту диковину. И тут Грин вспомнил, что он пленник в чужой стране и смотрит на замок сквозь решетку темницы, а потому решил, что отсутствие здесь отца как раз и хорошо.

Окно было достаточным по величине, чтобы просунуть в него голову, не препятствуй этому железные прутья. Грин принялся трясти их, повис на прутьях всей тяжестью своего тела, но они были толщиной в его большой палец и крепко вдавлены в каменный подоконник. Тогда он уперся ногой в стену, придерживаясь одной рукой, другой попробовал поковырять ножом заделку прутьев. Они были залиты цементом, гладким, как стекло, и твердым, как мрамор. Нож отскочил, когда Грин попробовал нажать на цемент. Но под ним оказался песчаник, не очень-то твердый. Если бы ему удалось прокопать в нем желобки и бороздки, то по ним нетрудно уже вынуть и прутья, и цемент, и все остальное. Он соскочил на пол и принялся обдумывать, как приняться за дело. Раздавшийся стон заставил его вспомнить о товарище.

— Вы, кажется, больны, друг мой? — спросил он.

— Болен душой! — простонал де Катина. — О, проклятый безумец! Это сводит меня с ума.

— Что тревожит вас? — продолжал задавать вопросы Амос Грин, садясь на чурбан. — Что именно?

Гвардеец нетерпеливо задвигался.

— Что?! Как можете вы еще спрашивать, зная все обстоятельства дела так же хорошо, как и я? Я не выполнил данного мне поручения. Король хотел, чтобы архиепископ обвенчал его. Желание монарха — закон. Обряд венчания может свершить только архиепископ, и никто более. В настоящее время ему следовало бы прибыть во дворец. Ах, боже мой! Я так и вижу кабинет короля, монарха, волнующегося в ожидании, вижу нетерпение мадам, слышу разговор о несчастном де Катина…

И он снова закрыл лицо руками.

— У меня все это перед глазами, — равнодушно проговорил американец, — но кроме этого еще нечто другое.

— Что же?

— Я вижу архиепископа, соединяющего их навеки.

— Архиепископа?! Вы бредите!

— Может быть. Но я все-таки вижу его.

— Он не может оказаться во дворце.

— Напротив, он прибыл во дворец полчаса тому назад.

Де Катина вскочил на ноги.

— Во дворец?! — неистово воскликнул он. — Кто же передал ему приглашение?

— Я! — ответил Амос Грин.

Глава XVIII. НОЧЬ НЕОЖИДАННОСТЕЙ

Если американец рассчитывал удивить или ободрить товарища своим коротким ответом, то он должен был испытать чувство печального разочарования, когда де Катина, подойдя к нему со смущенным видом, ласково положил руку на плечо.

— Я поступил эгоистично и глупо, милый друг, — произнес тот. — Я слишком много уделял места мыслям о своих мелких неприятностях и слишком мало — перенесенным вами. Падение с лошади потрясло ваш мозг сильнее, чем кажется. Прилягте на солому, постарайтесь соснуть немного и…

— Повторяю вам, что архиепископ там! — нетерпеливо крикнул Амос Грин.

— Да, да. Вот тут в кувшине вода. Я намочу шарф и обвяжу вам голову…

— Господи боже мой! Да слышите ли вы, наконец, — архиепископ там.

— Да, да, там! — успокаивал де Катина. — Он, наверно, там. У вас ничего больше не болит!

Американец потряс кулаками в воздухе.

— Вы думаете, что я рехнулся, — кричал он, — клянусь богом, именно вы можете свести меня с ума. Когда я говорю, что мною послан архиепископ, я знаю, что говорю. Помните, как я исчез к вашему другу, майору?

Теперь очередь волноваться наступила для капитана.

— Ну? — крикнул он, хватая за руку Грина.

— Когда у нас посылают в леса разведчика, то, при наличии важного дела, через час посылают следом другого, и так далее, пока кто-либо из них не явится назад нескальпированным. Этот способ, употребляемый ирокезами, очень недурен.

— Боже мой! Ведь вы мой спаситель.

— Нечего так вцепляться в мою руку, подобно морскому орлу в форель. Итак, я вернулся к майору и попросил его, если он будет в Париже, пройти мимо дома архиепископа.

— Ну? Ну?

— Я показал ему вот этот кусок мела. Если мы были там, — предупреждал я, — то он увидит большой крест на левой стороне дверного косяка. Если креста нет, он должен войти в дом и попросить архиепископа отправиться во дворец как можно быстрее. Майор выехал через час после нас; он должен был прибыть в Париж в половине одиннадцатого; в одиннадцать епископ сел в экипаж и прибыл в Версаль полчаса тому назад, то есть около половины первого. Господи боже мой! Да он спятил с ума… и по моей вине.

Нет ничего удивительного, что молодой житель лесов испугался силы впечатления, произведенного его словами на приятеля. Тихой, методичной натуре американца не были присущи столь внезапные, сильные перемены в настроении, как у пылкого француза. Де Катина кружился по камере, размахивая руками и ногами; в лучах лунного света тень его уродливо кривлялась по стенам. Наконец, обессиленный, он бросился в объятия товарища, изливаясь целым водопадом благодарностей, восклицаний, похвал и обещаний, то гладя его, то прижимая к груди.

— О, если бы я мог чем-нибудь отблагодарить вас! — выкрикивал он. — О, если бы я мог!

— Есть способ. Ложитесь на солому и засните.

— И подумать только, что я, дурак, еще посмел насмехаться над вами. Я? О, вы здорово отомщены!

— Ради бога, ложитесь и спите.

Продолжая убеждать восхищенного приятеля и слегка подталкивая его, Грин уложил де Катина на солому, ею же прикрыв вместо одеяла. Волнение целого дня утомили де Катина, а эта неожиданность, казалось, отняла у него последние силы. Веки тяжело опустились, голова глубже уткнулась в мягкую солому. Последней сознательной мыслью осталось воспоминание о неутомимом американце, сидевшем с поджатыми ногами и при свете луны деятельно обтесывавшем длинным ножом один из чурбанов.

Был уже полдень и солнце сияло на безоблачном небе, когда молодой гвардеец, наконец, проснулся после перенесенных испытаний. Одно мгновение он в недоумении обводил вокруг глазами. Почему-то он лежал прикрытый соломой, а над ним висел потолок тюрьмы, в виде свода из неотесанных балок. Внезапно с быстротою молнии память вернулась. Он вспомнил происшедшее накануне: данное королем поручение, засаду, плен. Де Катина быстро вскочил на ноги. Товарищ его, дремавший в углу, так же быстро поднялся, схватив в руку нож и глядя с угрожающим видом на дверь.