Альберто Васкес-Фигероа - Монтенегро Страница 40

— Я не заслужил таких жертв! — воскликнул он под конец. — Единственное, что я для тебя сделал — это постарался выжить любой ценой, — в его голосе прозвучала глубокая искренность. — И я даже не надеялся, что когда-нибудь снова тебя увижу.

— Я все понимаю и вовсе не удивлена, — понимающе кивнула она. — И не оскорблена. Страшно даже представить, что тебе пришлось пережить у дикарей. Просто удивительно, как ты с ума не сошел! Зато теперь ты стал настоящим мужчиной, совсем взрослым... И еще красивее.

Первые лучи зари принесли новые доказательства его удивительной способности быстро восстанавливать силы, и в третий раз они подвергли корабль самому серьезному испытанию на прочность после последнего осеннего шторма.

После чего немка заглянула ему в глаза и с улыбкой сказала:

— Тебя ждет сюрприз.

— Что еще меня может удивить?

— Очень многое. Снаружи тебя ждут друзья, которых ты не видел много лет, но также человек, которого ты еще не знаешь — твой сын Гаитике.

— Мой сын Гаитике? — ошеломленно повторил канарец. — Хочешь сказать, что у нас есть сын?

— Нет, — ответила она с легкой грустью. — К сожалению, он не мой сын. Он сын покойной принцессы Синалинги.

Слишком много всего на него свалилось, так что даже Сьенфуэгос за такое короткое время не мог этого осознать, ему всё казалось, что он вот-вот проснется.

Он долго сидел на краю постели, закрыв голову руками, и та, кто лучше кого бы то ни было понимала, насколько он смущен, смотрела на него. В конце концов Сьенфуэгос сказал:

— Приведи его.

Это был незабываемый день для канарца: казалось, к нему вернулось все его прошлое. Перед ним предстал друг детства, хромой Бонифасио; его учитель с «Санта-Марии», обращенный Луис де Торрес; незнакомый сын, которого родила прекрасная Синалинга, и даже Якаре, загадочный воин, с кем он соперничал когда-то за внимание женщин в жаркой деревушке купригери.

Не многим людям удается за несколько часов восстановить потерянные годы. Сьенфуэгосу пришлось в общих чертах рассказать о некоторых из бесчисленных приключений во время путешествия по морям, рекам, сельве и горам, куда не ступала нога цивилизованного человека.

— Боже ты мой! — воскликнула после его рассказа немка. — Самое ужасное, что я могу живо представить себе самые кошмарные мгновения.

Когда наступил вечер, канарец отправился на берег в поисках ожидающей в нетерпении Арайи. Ей, похоже, корабль понравился с первого взгляда, она вела себя настолько естественно, словно давно уже здесь жила, несомненно, уверенная, что уже очень скоро окажется в мире цивилизованных людей, как и предсказывали боги ее народа.

В ту ночь команда собралась за большим столом на главной палубе, чтобы отпраздновать неожиданный успех долгого плавания, и капитан Моисей Соленый поднял стакан за Сьенфуэгоса, а потом повернулся к донье Мариане Монтенегро и высказал мучающие его опасения:

— А что теперь будет с нами, сеньора?

Донья Мариана с силой сжала руку канарца и уверенно ответила:

— Как скажет мой господин.

— Я? — удивился Сьенфуэгос. — Что я могу сказать, я ведь ничего не знаю.

— Теперь ты снова стал моим господином, а значит, и владельцем корабля и всего его содержимого, — нежно ответила она. — Можешь делать с ним, что пожелаешь.

— Послушай! — ответил он, не пошевелившись. — Вчера я владел лишь грязной набедренной повязкой и путешествовал в обществе дерзкой и болтливой девчонки, — улыбнулся он с нежностью. — А теперь у меня есть ты, есть сын и куча друзей. Этого вполне достаточно! Не проси меня принимать решений, они будут ошибочны, потому что, увы, единственное, чему я научился за эти годы, это лишь избегать смерти. Я отправлюсь, куда ты скажешь, — пожал плечами Сьенфуэгос.

Все взоры снова обратились к донье Мариане Монтенегро, и она почувствовала, что эта ответственность вот-вот ее раздавит.

— Кто хочет вернуться в Санто-Доминго? — спросила она наконец.

Поднялись три руки.

— А в Европу?

Всего одна.

Немка цокнула языком и потерла подбородок, словно сложность проблемы превышала ее возможности.

— Я горжусь тем, что вы не хотите покидать корабль, — сказала она. — Но сомневаюсь, что мы можем провести всю жизнь, плавая без определенной цели и не получая дохода.

— В этой части океана ждет освоения целый мир, — заявил капитан Соленый, совершив над собой усилие. — Так давайте его исследуем!

— И что дальше?

— А там видно будет. Может, найдем золото, жемчуг, специи, дерево пау-бразил... Да мало ли что еще!

— Но у нас нет разрешения монархов. Если мы так поступим, это примут за мятеж... Или еще хуже — нас сочтут пиратами.

— А кто мы в глазах остальных, если не мятежники и пираты? — спросил дон Луис.

— Но только не в моих глазах, — возразила Ингрид.

— Но нас всё равно повесят... — дон Луис де Торрес обвел руками всех присутствующих. — Что будет с большинством из нас, когда мы вернемся в Санто-Доминго? Скорее всего, рано или поздно кто-нибудь донесет, что этот человек был в запрещенном плавании, а это означает эшафот или тюрьму. Мне это не кажется справедливым.

— Может быть, в Европе...

— Никто не хочет возвращаться в Европу!

Донья Мариана повернулась к канарцу.

— И ты тоже?

— Мое мнение не считается, — ответил тот. — Хотя должен признаться, меня не привлекает мысль бросить тот мир, который я научился познавать, и вернуться к козам, — он улыбнулся почти с ребяческой гордостью. — А знаешь, что я говорю на всех местных языках?

— Нет, — сказала немка. — Я этого не знала, хотя и не удивлена. — Она снова оглядела лица с написанным на них нетерпением, и в конце концов продолжила: — Пока что нам нужно вернуть Якаре обратно к озеру Маракайбо... Он показал себя храбрым воином, очень нам помог, и мы должны выполнить обещание. А там решим, что нам больше подходит, — она встала, дав тем самым понять, что собрание завершено. — Кто-нибудь желает еще что-то сказать? — Поскольку все молчали, Ингрид повернулась к капитану. — В таком случае, капитан, на заре поднимаем якорь.

15 

«Дракон» не был похож на «Чудо», а рулевой Хусто Волосатый — на капитана Моисея Соленого, и потому неудивительно, что, стоило дряхлому фламандскому кораблю, обладающему слишком глубокой осадкой, отойти от берегов Эспаньолы, как его стало сносить течением, и никто на борту не заметил, что курс на юг, в залив Маракайбо, изменился, и они очутились среди прекрасных островов Лос-Рокес у берегов Венесуэлы, где однажды темной ночью лишь чудом не разбились.