Александр Дюма - Царица Сладострастия Страница 40

Спустилась ночь; настало время возвращаться в Турин к нашей чопорной жизни и таким тяжелым цепям. Господин ди Верруа смотрел на меня не отрываясь, а я не отводила глаз от него. И в голове у меня зародился план, свидетельствовавший, насколько я еще была маленькой девочкой; он предоставлял возможность подшутить над г-жой ди Верруа и в то же время обещал нам счастье.

— Друг мой, — сказала я (у меня хватило смелости сказать ему: «Друг мой»!), — а не остаться ли нам здесь на ужин?

— Вы так хотите? — с радостным и одновременно смущенным тоном переспросил он.

— Я была бы счастлива! Отдайте же распоряжения. Приказы были тотчас даны и тотчас исполнены.

Для нас был накрыт стол, но не в парадной столовой, а в цветущей беседке; горели факелы, вдали играла музыка, воды По плескались у наших ног, отражая огни, — это было прелестно!

Мы пили лакрима-кристи из хрустальных бокалов, изготовленных из местных горных пород, а когда поднялись, закончив десерт, было уже одиннадцать часов. Слишком поздно для возвращения в Турин! Госпожа ди Верруа, наверное, уже спит или осталась во дворце; так зачем возвращаться? Нас потом побранят, только и всего. Так почему же не подарить себе драгоценные часы свободы и не продлить их как можно дольше?

Так мы думали про себя, ничего не произнося вслух, но понимали друг друга.

— А если остаться?! — воскликнули мы одновременно.

— Возможно ли это? — добавила я.

— А вы решитесь занять спальню бабушки? — ответил мне муж.

— Немедленно сделаю это.

Прекрасное венгерское кружево, золотые туалетные принадлежности, ангельское ложе впервые служили молодой женщине, невесте из дома ди Верруа. Увы! Приходится признать, что предсказание старухи оправдалось в полной мере. Если бы она солгала, эти мемуары не были бы написаны.

Что же мне предстоит рассказать? Абсолютно добродетельным женщинам почти нечего сказать о себе. Они интересуются другими людьми только в особых обстоятельствах, в зависимости от положения или обязанностей, дающих им возможность выведывать интересные тайны. Письма г-жи де Севинье были бы не настолько прелестны, если бы в них говорилось лишь о ней и о г-же де Гриньян, которую я всегда терпеть не могла. К счастью, у Людовика XIV были любовницы, у знатных дам — любовники, и она была полностью в курсе всех этих дел.

На следующий день нас разбудило послание от свекрови, пришедшей в бешенство. Она послала свою старшую служанку, пользовавшуюся ее полным доверием, выведать все, чем я занимаюсь, и проклинала должность, вынуждавшую ее оставаться при ее высочестве, не имея возможности убедиться своими глазами в том, чего она больше всего опасалась. Эта девушка, швейцарка по происхождению, называвшая себя мамзель Люс, сварливая по характеру и угрюмая с виду, была вполне достойной копией своей хозяйки, подражая ей в каждой черточке.

Марион ее терпеть не могла. В то утро она (мы взяли ее с собой), увидев посланницу, заявила, что пойдет узнать, проснулись ли господин граф и госпожа графиня и можно ли передать им письмо из дома.

— Проснулись! — подхватила Люс. — Разве они просыпаются одновременно? Такого с ними не случалось.

— Возможно, это случилось с ними сегодня, — ответила Марион с торжествующим видом. — Когда пребывают в одних покоях…

— Значит, господин граф находится в тех же покоях, что и госпожа графиня?

— Разве ему не полагается там быть?

— Прекрасно, дорогая, — ответила Люс, владевшая собой лучше, чем Марион, — уж нас с тобой это никак не касается, хозяева знают, что делают. Прошу тебя, посмотри, могут ли меня принять.

Марион не нашлась, что ответить. Она приехала с нами сюда, потому что выполняла обязанности камеристки: Бабетта, страдающая частыми недомоганиями, осталась дома. Мне надоели итальянки. Я брала их с собой только по соображениям этикета; они страшно досаждали мне, и я полагала, что они по приказу свекрови шпионили за мной, в чем вовсе не ошибалась.

Войдя в спальню, Марион осторожно отодвинула золотые занавески у ангельской кровати, очень мило поклонилась нам и сообщила:

— Госпожа вдовствующая графиня прислала узнать, как поживают ваши превосходительства. Мамзель Люс находится здесь по ее поручению.

О, сила любви! Мой супруг не испугался, а начал смеяться.

— Впустите мамзель Люс, Марион, чтобы она могла сказать моей матери, что никогда в жизни я не чувствовал себя так хорошо.

Мамзель Люс, желтее ленты на ее чепце, вошла и от удивления застыла как вкопанная.

— Господин граф!.. — бормотала она. — Госпожа графиня…

— … вдовствующая графиня! — подхватил мой муж, делая упор на первом слове. — Вдовствующая, мамзель Люс.

— Госпожа вдовствующая графиня, — повторила доверенная служанка с кислой, как простокваша, миной, — желает знать, хорошо ли ваши превосходительства провели ночь и почему они не возвратились вчера вечером в Турин; уж не состояние ли здоровья тому причиной?..

— Удовольствие тому причиной, мамзель Люс, и ничто другое, — ответила я. — Нам здесь было весело, и мы остались, вот и все. Передайте госпоже ди Верруа наши заверения в глубоком к ней почтении и скажите, что через… два-три дня мы непременно возвратимся в Турин.

— Однако, сударыня, ее высочество госпожа герцогиня не была предупреждена об этом.

— Я пошлю одного из дворян к госпоже герцогине, — перебил ее мой муж, в отсутствие матери ставший графом ди Верруа в полном смысле слова, — вам не о чем беспокоиться, мамзель Люс.

Я прикрыла лицо одеялом, поскольку умирала от желания засмеяться при виде того, как вытянулся нос у мамзель Люс. Мой супруг достиг в моих глазах высоты в тридцать локгей, как истукан Навуходоносора в Священном Писании. Мамзель Люс в полной растерянности попятилась, мысленно составляя отчет о нас, который должен был вызвать переворот в доме г-жи ди Верруа. Марион проводила ее, почти настежь распахнув дверь, и поклонилась с насмешливой иронией.

Взрывы нашего смеха раздались за спиной у мамзель Люс, окончательно приведя ее в отчаяние. Позже нам пришлось поплатиться за это; но разве молодость бывает предусмотрительна?

День промелькнул как сон, затем еще один и еще. Мы послали дворянина к их высочествам; г-же ди Верруа теперь нечего было сказать, поскольку герцогиня ответила нам, что ей было приятно узнать о нашей поездке на виллу Ла Смальта и что она разрешает нам пробыть там столько, сколько мы пожелаем.

Но, тем не менее, пришлось возвращаться, и не к себе домой, а к вдовствующей графине, ибо все же власть полностью находилась в ее руках.

Довольная тем, что мне удалось завоевать мужа, я и не помышляла о том, чтобы отнять у нее эту власть, и это было большой ошибкой. Графиня не смогла бы удержать ее, как прежде, и, кто знает, быть может, г-н ди Верруа обрел бы счастье рядом со мной, а я несомненно не стала бы Царицей Сладострастия.