Алекс Ратерфорд - Вторжение в рай Страница 40

— Хуже всего для нас было то, что много месяцев мы не имели никаких достоверных сведений о тебе. Фатима — а уж ты знаешь, она умеет собирать сплетни — сначала подхватила где-то слух… не более чем слух, но не представляешь, как он нас напугал, — будто по дороге в Фергану ты подцепил лихорадку и умер.

Голос его матери дрогнул.

— Но потом до нас стали доходить рассказы о том, что ты жив и скрываешься в горах. Мы не знали, верить этому или нет, пока как-то раз в ярости к нам не заявился сам Тамбал. Он рассказал, что ты нападаешь на селения, жжешь, грабишь и убиваешь, не ведая пощады.

— Бабур, правда ли то, что рассказывал о тебе Тамбал? Что ты стал самым настоящим разбойником и угонщиком скота? — осведомилась Исан-Давлат без тени неодобрения в голосе.

Он кивнул, а потом, чуть помедлив, улыбнулся бабушке. Порой он беспокоился о том, поймут ли его близкие. Все-таки не часто бывает, чтобы потомок великого правителя и владыка двух держав вел жизнь горного разбойника.

— Бабур, расскажи об этом побольше.

Чадящие сальные свечи почти выгорели, а Бабур все говорил и говорил, делясь подробностями своей бурной жизни. О том, как во главе двух или трех сотен всадников покидал горное убежище, как обрушивался в ночи на крепости, удерживаемые воинами Тамбала, как захватывал их и исчезал в ночи с захваченной добычей, с кровоточащими, отрубленными головами врагов, притороченными к седлу. О затягивавшихся до утра ночных пирах, когда голова шла кругом от выпитого кумыса, хмельного перебродившего кобыльего молока, которое один из его людей готовил по старому монгольскому рецепту. Единственным, о чем он все же предпочел умолчать, была игра в поло отрубленными головами чакраков. Пожалуй, с Ханзадой можно будет поделиться и этим, но попозже.

Ханзада слушала его с округлившимися, горящими глазами, сжимая и разжимая кулаки, как будто переживала все сама, сражаясь бок о бок с ним. Его повествование захватило и Исан-Давлат, но вот мать, как он приметил, хмурилась, как только речь заходила о моментах, когда ее сын оказывался на волосок от смерти.

— Да, я не щадил врагов, но нападал лишь на тех, кто меня предал. И никогда не забывал о вас. Вы, а не мой трон нужны были мне прежде всего.

Он умолк и, оглянувшись, с удивлением заметил, что в узкие окошки уже пробивается бледный, серый свет. Настало утро.

— Этого ты добился. Но что было, то прошло. Теперь мы должны думать о будущем, — заявила Исан-Давлат, глядя на него, и под этим взглядом он невольно поежился, почувствовав себя словно ребенок перед строгим учителем. — Чему ты научился, Бабур?

Она подалась к нему и схватила за запястье.

— Чему эти, как ты сам их назвал, «беспрестольные» дни тебя научили?

Хороший вопрос. Что он усвоил за время отчаяния и беспрерывной опасности?

— Я понял, как важно иметь верных друзей и союзников, — ответил он после некоторого раздумья, — и иметь возможность вознаграждать их по заслугам. Еще усвоил, что нужно ставить перед собой ясную цель, иметь внятную стратегию ее достижения и решимость добиться своего, несмотря ни на какие преграды.

Исан-Давлат кивнула.

— Верно. А что еще?

— Я понял, что правитель не может позволить себе всегда быть милосердным, но обязан проявлять суровость, а иногда и жестокость, дабы заслужить уважение. В противном случае его будут считать слабым, больше желающим того, чтобы его любили, чем чтобы за ним шли, и он станет добычей для коварных, вкрадчивых заговорщиков. Я осознал, что добиться верности можно, вызывая у подданных не только благодарность и восхищение, но и страх. Когда я воцарился в Фергане, мне следовало казнить Баки-бека, Баба-Квашу и Юсуфа, а не просто лишать их должностей, оставив жить с затаенной, жгучей обидой. Еще после взятия Самарканда мне стоило нагнать страху на тех, кто поддерживал великого визиря. Ну а главное, я понял, как важно ни на миг не забывать о своем предназначении. Кажется, только сейчас, после всего произошедшего со мной и со всеми нами, я начинаю по-настоящему понимать, каким человеком был на самом деле Тимур. Каким одиноким он, должно быть, порой себя чувствовал, с каким трудом давались ему некоторые решения и как непросто было воплотить их в жизнь. В конце концов, на протяжении долгих лет он один брал на себя всю ответственность… и я тоже обрел мужество, необходимое, чтобы отдавать приказы. Как ни хороши были мои советники, такие, как Вазир-хан, я сам, и никто другой, определяю свою судьбу.

Бабур поднял глаза на бабушку.

— Я стану таким, как Тимур, клянусь.

— Прекрасно сказано, — промолвила Исан-Давлат. — Ну а теперь давай вернемся к делам. Наступил новый день.

Глава 8

Жених

Исан-Давлат с удовлетворенным видом разгладила худыми, с испещренными прожилками, маленькими руками пергамент, на котором писец Бабура вывел очертания Ферганы. Чертеж был грубым, приблизительным — река Яксарт на нем, например, изображалась прямой линией, идущей с востока на запад, тогда как на самом деле она брала начало на снежных горных вершинах далеко на северо-востоке и несла свои холодные воды, петляя по долинам вокруг холмов и взгорий. Но это не имело значения. Главное, кружками из киновари там было помечено множество городов и селений, которые ныне контролировал Бабур.

Годы заточения никак не повлияли на отменное чутье его бабушки во всем, что касалось ферганской знати, союзов, вражды, слабостей и амбиций видных семейств. Исан-Давлат была в курсе сложных, запутанных родственных связей и наследственных притязаний, но еще она, словно обладая способностью заглядывать людям в души, нутром чуяла их страхи, вожделение и тщеславие и знала, как все это можно использовать наилучшим образом. Внимая ее наставлениям, Бабур, прежде и не подозревавший в себе таких способностей, так хорошо освоил искусство убеждения, если не сказать манипулирования, что успешно склонил на свою сторону нескольких весьма влиятельных племенных вождей. За ними, почуяв, что перевес на стороне Бабура, потянулись и другие, придя к выводу, что если сейчас он и не в состоянии вознаградить их, то такое время непременно настанет, и награда будет весьма щедрой.

По мере того как росло его политическое влияние и увеличивалось в числе войско, Бабур усиливал натиск на восток. За последние полгода он овладел крепостями Сокх, Кассан и Карнон, причем две последние сдались без боя. Теперь он наконец находился не так уж далеко от Акши, и было очевидно, что довольно скоро сможет низложить Джехангира и снова провозгласить себя властителем Ферганы. Но, мысленно говорил он себе, покусывая губу при взгляде на карту, придется потерпеть до окончания зимы. По обледенелой земле вообще мало кто двигался: можно было приметить разве что лису или оленя, блуждающего в поисках пищи, да ястреба, высматривавшего, паря в небесах, неосторожную мышь. Сезон, когда с покрытых льдом стен свисали сосульки и стояла такая стужа, что людям было трудно дышать, плохо подходил для ведения боевых действий.