Поль Кок - Вишенка. 2 том Страница 40

— Наружность?.. Такая, как у всех. В ней нет ничего необыкновенного…

— Гм! Коварный обманщик… а почему вы так раскраснелись, смотря на эту даму?..

— Может быть, от холода.

— Здесь не холодно..

— Ну, так от жары.

— Послушайте, мой милый господин Шалюпо, — начала вкрадчивым голосом госпожа де Фиервиль, — позвольте мне вам высказать откровенно, что мне сейчас пришло в голову, надеюсь, что вы не сердитесь… потому что я нахожу, что, право, ни вам, ни супруги вашей сердиться тут не на что.

— Говорите, моя добрая, — возразила госпожа Шалюпо, которую тревожат все эти предисловия.

— Вот что, друзья мои, в то время как у меня сидел мой племянник с женою… я подумала… мне показалось… я очень могу ошибаться…

— Ради бога, моя милая…

— Мне показалось, что, увидев жену моего племянника, господин Шалюпо был поражен, удивлен так… как будто встретил особу, которую он знал прежде, но, по причинам, которых я не могу знать, желал скрыть, что он ее узнал.

— У вас необыкновенно верный взгляд, моя красавица, — сказала госпожа Шалюпо, — действительно, лицо моего мужа выражало все это и еще многое другое. Отвечайте, Неморин, так ли говорит госпожа де Фиервиль?

— Это все неправда, то есть, извините, я хочу сказать, что госпожа де Фиервиль ошибается… не знаю, почему вы непременно хотите, чтобы я знал эту даму…

— Боже мой! Господин Шалюпо, мы совсем этого не хотим, я вас просто спросила; в этом нет ничего удивительного, если вы где-нибудь прежде встречали госпожу Дальбон. Она не из числа тех хорошо воспитанных молодых девушек, которые оставляют свою мать для того только, чтобы перейти в объятия супруга. Племянник мой имел глупость жениться на той, которую он… вероятно, встретил на каком-нибудь публичном бале.

— А Неморин часто ездил в Мабиль и Прадо… я имею доказательства…

— Не знаю, почему всегда желают выставить меня гулякой… негодяем… волокитой… Право, сударыни, вы же меня пытаете! Но нам не надо забывать, госпожа Шалюпо, что мы сегодня обедаем у дядюшки… а он ждать не любит… он садится за стол в четыре часа… это не по-столичному, но он уже так привык.

И супруги прощаются с госпожою де Фиервиль, которая провожает их до дверей, осыпая их любезностями и выражениями дружбы.

Оставшись одна, тетка Леона сказала себе: «Этот господин Шалюпо знает жену моего племянника… несомненно. Я открою эту тайну… я узнаю прошлое Агаты».

ХХХХVII. СЛУЖИТЕЛЬНИЦА В ТЕАТРЕ

Через несколько дней после своего визита к госпоже де Фиервиль Леон и жена его отправились в театр. Это единственное развлечение, которое они пользовали себе, живя в Париже, потому что они не ездили ни на балы, ни на вечера, ни на концерты, но театр нравился Вишенке, может быть из-за воспоминаний, что она сама некогда играла на сцене.

Молодые супруги приехали в театр, где давали драму, привлекавшую толпу зрителей. Леон спросил себе ложу, и к нему явилась, чтобы проводить его туда, старая и чрезвычайно полная женщина с угреватым красным лицом; на ней было платье с цветными разводами, приподнятое на боках, как у пастушек на картинах Ватто; на голове ее был чепчик с измятыми цветами, прикрепленный к огромной черной фальшивой косе и фальшивыми же кудрям.

Вишенка вздрогнула, увидев эту женщину, в которой она тотчас же узнала мать Альбертины, госпожу Гратанбуль, потому что это действительно была она.

Служительница спросила у Леона:

— Что вам угодно?

— Есть ли у вас хорошая ложа?

— Всегда имеется для благородных особ, милостивый государь. Потому что, понимаете, сейчас можно видеть, с кем имеешь дело, в особенности я, которая родилась за кулисами.

— Я не спрашиваю вас, где вы родились, но есть ли у вас ложа?

— Есть, и прелестная, из которой решительно все видно… с маленькой скамьей и даже подушкой для вашей дамы… несколькими подушками, если вы их любите, сударыня, если… если…

Госпожа Гратанбуль не смогла окончить фразы, взглянув на Вишенку, она припомнила, что где-то видела эти черты, но где?..

Молодая женщина в эту минуту дернула за рукав мужа, говоря:

— Друг мой, я не хочу сидеть в ложе с этой стороны, пойдем дальше…

— Как хочешь, милый друг.

И юная чета удалилась, оставив госпожу Гратанбуль сначала ошеломленной, потом рассерженной: надо же, не взяли ту ложу, которую она предлагала!

— Как, они уходят, а я им предлагаю княжескую ложу. Что случилось?

— Вам не повезло, — сказала матери Альбертины другая служительница.

— Это ничего не значит. Но вообразите себе, госпожа Финар, меня поразило лицо этой дамы… Верно, я ее знаю… впрочем, я видела столько лиц… Позвольте, однако же!.. Я припоминаю! Неужели это та самая юная особа, которая, в первый раз выступая на сцене, играла, как моя туфля! Она, стало быть, успешно повела свои дела… потому что на ней настоящая турецкая шаль… я в этом толк знаю… у моей дочери их было семь, при князе Чемизакове.

— А у вас есть дочь, которая была так богата?

— Еще бы! Три года тому назад у нее был дворец, карета, жокей… и я уж и не знаю что. Она называлась госпожа де Сант-Тюберез, а я — де Гратанбуль… Я отбросила свое де, устроившись в театр, потому что нужно именоваться, смотря по положению, которое занимаешь в обществе.

— И ваша дочь промотала все это богатство?

— Альбертина! Да, она промотает все золотое рудники Калифорнии и тех, кто их разрабатывает.

— Где она теперь?

— В России! Она непременно хотела поехать в Санкт… как бишь!.. в Санкт-Петербург; она полагает, что эта страна рублей принесет ей счастье, что она привезет их во множестве в Париж. Но я думаю, что она не будет в состоянии и себя-то привезти. Впрочем, это не моя вина, я ее предупреждала… я, которая знаю все обычаи европейских дворов, я ей сказала: «В России, моя милая, когда иностранцы наделают долгов, они должны заплатить их, иначе они не могут выехать из страны; я нахожу, что это варварский обычай… татарский… но это у них закон, и надо с ним согласоваться. Что ты там сделаешь, ты, которая часто не можешь заплатить за пучок салата наличными? Ты совсем запутаешься в долгах. И когда тебе вздумается возвратиться во Францию, тебе скажут: „Нет, милый ангел… так нельзя… извольте расплатиться, иначе мы вас не выпустим“.» Я приводила ей в пример множество хорошеньких женщин, знакомых ей артисток, уехавших в Россию и очень желающих вернуться на родину, которые не могут этого сделать, все по случаю долгов. Ничто не помогло, она мне отвечала: «Я найду тысячу бояр, которые за меня заплатят». «Да, — говорю, — надейся на это». Но она все-таки уехала, и я уверена, что никогда оттуда не вернется.