Фрегат Его Величества 'Сюрприз' - О'Брайан Патрик Страница 40

— Капитан Обри не раз повторял в моем присутствии, что «Сюрприз» — лучший фрегат королевского флота для своего тоннажа.

Проникающая вода, конечно, доставляет неудобства, и даже беспокойство, но это обычное явление в таких обстоятельствах, особенно на старых судах — это то, что моряки называют «судно дышит». Еще он предостерег их от излишней доверчивости к словам матросов: «Для них издевки над нами, сухопутными, доставляют своего рода мрачное удовольствие».

Едва миновало ощущение неотвратимой близкой смерти, мистер Стенхоуп снова погрузился в объятия морской болезни, мучавшей его всю ночь. Пока Стивен и капеллан устраивали его на койке, посол, стараясь изобразить улыбку, бормотал: «Как благородно… Совсем не подхожу для морских путешествий…Никогда больше не выйду в море… Если обратной дороги по суше нет, лучше навсегда останусь в Кампонге».

Зато прочие стали шуметь и негодовать. Мистер Уайт выразил мнение, что со стороны правительства было свинством отправить их на таком маленьком судне, да еще с течью. Разве доктор Мэтьюрин не знает, что на море очень холодно? Гораздо холоднее, чем на суше. Мистер Эткинс заявил, что офицеры в ответ на его вопросы отмахиваются или отвечают грубо: он уверен, что капитан должен предстать перед послом с извинениями за их поведение. Вчерашний ужин был самым неподобающим образом прерван — ему необходимо увидеть капитана.

— Вы найдете его на квартердеке, — сказал Стивен. — Не сомневаюсь, он будет счастлив выслушать ваши жалобы.

В последовавшей тишине раздался мрачный голос мистера Беркли:

— И вся наша столовая посуда побилась.

Стивен шел назад в лазарет через хлюпающий, вонючий кубрик, в котором, полностью одетые, спали подвахтенные. Спали вопреки страшной качке и реву, ибо аврал объявляли трижды в течение ночи. В лазарете выявились обычные для сильного шторма случаи: ушибы и кровоподтеки. Одного парня швырнуло на лапу якоря, другой свалился вниз головой в носовой люк, когда тот задраивали, еще один порезал сам себя свайкой. Но ни одна из этих проблем не выходила за пределы умений хирурга. Что беспокоило Стивена, так это тяжелая пневмония у пожилого матроса по имени Вудс. Состояние его и до шторма колебалось на весах, но сильная качка и отсутствие покоя грозили решить исход. Стивен послушал его, пощупал пульс, обменялся несколькими словами с Макалистером и молча закончил обход. Оказалось, что на палубе опять все переменилось. Ветер усилился и зашел на три румба в корму, море стало другим. Теперь помимо регулярной череды мощных валов появилась толчея поперечных волн, они рассыпались, наполняя ложбины брызгами. Общая картина была прежней, но теперь гребни отстояли друг от друга на четверть мили, и стали еще выше, хотя подчас из-за сутолоки между ними создавалось обратное впечатление. Альбатросы исчезли. Фрегат по-прежнему мчался на огромной скорости под удивительно малой площадью парусов, чинно взбираясь на вершины валов. Вопреки тройным найтовым, наложенным боцманом, с палубы смыло баркас, но других повреждений заметно не было. Кроме продольной качки началась и поперечная, и при каждой волне на нос и полубак подветренного борта обрушивались белопенные потоки. Все офицеры были на палубе, притулившись по разным углам. Неузнаваемый в тарполине Боувз подхватил пошатнувшегося при крене судна Стивена и проводил его по лееру к капитану, стоявшему, как и прежде, у пиллерса. Стивен выждал, пока Джек даст распоряжение Кэллоу спуститься вниз и считать показания барометра, потом сказал:

— Вудс, из ютовых, отходит. Если хочешь попрощаться с ним, нужно поторопиться.

Джек думал, автоматически отдавая команды рулевым. Можно ли оставить палубу в такой ситуации? Вернулся Кэллоу.

— Растет, сэр, — прокричал он. — Вырос на два с половиной деления. И мистер Герви просил передать, штурвал дополнительно закреплен.

Джек кивнул.

— Это означает еще более сильный напор, — сказал он, глядя на фор-марсель, пострадавший в тропиках от плесени. Однако они предприняли все, чтобы укрепить его, и пока штормовая парусина держалась. — Пойдем сейчас, пока еще можно.

Он отвязался, отдал распоряжение штурману и Пуллингсу заменить его и стал на ощупь спускаться по трапу. В каюте Джек залпом выпил стакан вина и размял затекшие руки.

— Прискорбно слышать про бедного старину Вудса, — проорал он, будто по прежнему был на палубе. Потом умерил голос. — Надежды нет?

Стивен покачал головой.

— Послушай, Стивен, очень надеюсь, что мистера Стенхоупа и его людей не слишком трясет… что они не слишком напуганы.

— Нет. Я сказал им, что «Сюрприз» — отличный корабль, и что все в порядке.

— Так и есть. По крайней мере, пока держится фор-марсель. Он самый лучший из всех кораблей. И если барометр не врет, через пару дней шторм спадет. Ну, идем?

— Не принимай слишком близко к сердцу, это ужасно видеть и слышать, но сам он ничего не чувствует. Это очень легкая смерть.

И ужасная. Кожа стала свинцово-серой, какой-то животный хрип, вырывавшийся из легких, становился все громче, заглушая даже шум бури. Может он узнал Джека, а может и нет. Рот моряка приоткрылся, и что-то мелькнуло у него в глазах. Джек выполнил свой долг: произнес слова, положенные капитану — он был тронут до глубины души — уделил несколько минут прочим больным и поспешил назад к своему пиллерсу.

Всего четверть часа, а какие перемены! Когда он спускался вниз, фрегат имел крен не более чем в десять градусов, теперь же цеплял зеленую воду крамболом бакборта. А волны так и катились с охваченного тьмой запада, гигантские валы, еще выше чем раньше — невероятно высокие — и пена их покрывала шкафут корабля пятифутовым слоем пены, форкастль же исчезал под ней полностью. И все же он поднимался, истекая водой, хлещущей через шпигаты, поднимался раз за разом. Но неужели не так легко как прежде?

В каюте один из слуг мистера Стенхоупа, напившись, ухитрился взорвать спиртовку: он изрядно обжегся и расшибся при падении на пушку, но хирурги его подлатали. Уайт, Эткинс и Беркли, джентльмены, не на жизнь а на смерть бившиеся в Лондоне, чтобы заполучить своим места, сидели теперь рядком на койке, поджав ноги и глядя прямо перед собой. Час за часом.

На палубе свет дня стал меркнуть, если конечно эту серую мглу можно было назвать днем. Но Джек еще мог различить накатывающие из-за кормы валы с расстояния полмили, их белые буруны были ясно видны. Когда фрегат кренился, водяная стена заслоняла небо; две гигантских волны, слишком близкие друг у другу, столкнулись прямо за кормой, чтобы обратиться в одну, еще более громадную, издававшую при приближении страшный рев. А когда волна прошла и рев стих, напряженный слух Джека уловил резкий, подобный выстрелу, треск, и фок-мачта отправилась за борт. Сорванный с рея фор-марсель, белым пятном выделяясь во тьме, исчез прямо по курсу.

— Все наверх, все наверх! — заорал капитан. Корабль терял управление, рыская на курсе. Он посмотрел назад. Они опускались в ложбину; если у них не получится дать ход прежде, чем подойдет следующая волна, та ударит фрегат в корму, собьет с курса и развернет лагом к новой волне.

— Все наверх! — кричал он, надрывая горло. — Пуллингс, людей к фока-вантам. Мачта сломалась почти у топа. Фор-стаксель! Фор-стаксель! За мной! Топоры! Топоры!

Пользуясь временным затишьем во впадине между волнами, он бросился по переходному мостику во главе двух десятков моряков. Перекрестная волна залила шкафут по пояс; они пробились сквозь воду и оказались на форкастле прежде, чем наполовину развернутый бортом корабль начал подниматься — следующая волна не прошла еще и половины пути. Люди схватились за леера наветренного борта, сопротивляясь сокрушительной силе шторма. Площадь их спин создала достаточную парусность, чтобы нос немного развернуло прежде чем волна с ревом и пеной обрушилась на них — немного, но довольно, чтобы удар волны пришелся позади траверза, и фрегат уцелел. Топоры принялись за работу. Бонден был на бушприте, рубя форштаг, еще соединявший их с упавшей мачтой, разворачивавшей корабль. Джек, затаив дыхание, полз к нему, с головой погружаясь в пену. Он старался нащупать сезни фор-стакселя, намотанные на штаг. Ему это удалось; его руки и много других рук пытались освободить их, но те не поддавались.