Жильбер Синуэ - Порфира и олива Страница 41

Молодой император порывисто склонился к своей спутнице и прильнул губами к ее надушенному амброй плечу у основания тонко вылепленной шеи.

— Ты моя статуя, — пробормотал он вполголоса, но страстно. — Моя живая статуя, моя прекрасная амазонка...

Грациозным движением Марсия запустила пальцы в курчавые волосы своего любовника, пригладила его позолоченную бороду и только потом нежным голосом заявила:

— Цезарь, я есть хочу.

— Виноват, моя царевна, моя Омфала, — воскликнул Коммод, словно пробуждаясь ото сна. — Я веду себя непростительно.

Затем, обращаясь к хозяину, сказал:

— Друг, твои танцовщицы нас очаровали. Какой же сюрприз ты приготовил нам в качестве главного угощения?

Карпофор, изобразив блаженную улыбку, хлопнул в ладоши:

— Второе блюдо!

Тотчас послышался звук рога. Все обернулись к двери, из-за которой уже доносился приближающийся топот множества ног.

Служитель с рогом вошел первым, сопровождаемый двумя рабами, ведущими на сворках охотничьих псов и великолепных сторожевых собак в золотых ошейниках. За ними молодцы в охотничьих костюмах внесли гигантский поднос с ручками, на котором громоздился молодой тур, зажаренный целиком, с ногами, подогнутыми под брюхо, весь испещренный апельсинами, лимонами, смоквами и оливками.

Зверь был окружен множеством золотых и серебряных блюд, полных самых невиданных яств: тут и холодец из кабаньей головы, и зайцы, пересыпанные маком, и сони, сваренные в меду, и ежи под соусом гарум, и цесарки, и паштет из соловьиных языков, колбаски из оленины, а в довершение всех излишеств — жареный орел.

Крики восторга раздались со всех сторон, а рабы тем временем подвели к каждому из гостей по две собаки каждой из пород — щедрый подарок. Император, тот, конечно, имел право получить не по две, а по четыре. Карпофор, прочтя во взглядах гостей величайшее удовлетворение, церемонно провозгласил, что видит смысл дара в том, чтобы эти животные обеспечили своим новым хозяевам такие же богатые охотничьи трофеи, как те, которые они сейчас готовятся вкусить. Но резчики мяса уже приступили к делу, виночерпии разносили кубки с вином, охлажденным в снегу, сопровождая свои манипуляции мелодическими песнопениями.

Внезапно в воздух взмыл холодный голос флейты, возвещая прибытие нового действующего лица. И вот он появился, с голым торсом, босой, в моряцком колпаке, с рыболовной леской, намотанной на руку, а за ним вошла группа рабов, одетых подобным же манером, с серебряными острогами на плечах — они внесли блюдо столь же впечатляющее, как то, на котором сервировали тура, только на сей раз его обременяло бесчисленное разнообразие даров моря. В центре красовался громадный осетр, обрамленный угрями, муренами, миногами, моллюсками турбо и барабулями, сопровождаемыми в таком же изобилии гарнирами — салатами из раков, икрой, устрицами и маленькими осьминогами, отваренными в вине. Коммод буквально пожирал глазами это зрелище.

— Ты превзошел сам себя, Карпофор!

— Я знаю твое пристрастие к дарам моря, — скромно отвечал всадник.

Подобно своим предшественникам, рабы запели, расставляя кушанья. А за неимением псов для подводной охоты приглашенным вручили серебряные гарпуны.

— И пусть ваш ближайший лов принесет вам столько же, сколько мы нынче вечером видим на этом столе!

Новый взрыв рукоплесканий, хозяин блаженно содрогается под градом похвал и благодарностей.

Маллия, к которой возвратилось спокойствие, возлежа между доверенным сановником императора Клеандром и его наложницей Демостратой — прежней любовницей Коммода, пустилась в один из тех глубокомысленных споров, что составляли особую усладу римских пиршеств. На сей раз подвернулась тема: «Если бы Александр был жив, смог ли бы он завоевать Рим?».

Императору, коль скоро он председательствовал на этой трапезе, полагалось быть арбитром дискуссии. Перенний, префект преторских когорт, возлежавший на втором почетном месте подле супруги Карпофора, высказался первым. Как и следовало ожидать, он ратовал за оптимистическое мнение, что победа досталась бы римлянам.

Клеандр, по рангу будучи третьим, незамедлительно занял противоположную позицию: он считал торжество великого Македонца неизбежным.

Не в меру наслаждаясь возможностью противостоять всесильному префекту хотя бы в такой малости, прочие сотрапезники присоединились к его мнению.

После бесконечного пустословия обе партии воззвали к Коммоду с просьбой разрешить их спор. Юный властитель, будучи отнюдь не силен в интеллектуальных единоборствах, впал в раздумье, поглаживая свой кубок с вином. В качестве императора ему никоим образом не подобало допустить, что Рим может быть повержен каким бы там ни было могучим противником. Как председательствующий на пиру, он проявил бы известную бестактность, объявив неправыми большинство своих сотрапезников. Тут-то Марсия, уловив щекотливость момента, пришла ему на выручку:

— Можно подумать, — обронила она с плохо скрытой насмешкой, — что наши друзья отдали свои голоса не столько против Рима, сколько против Перенния.

Отталкиваясь от этого импровизированного комментария, Коммод тотчас пустился в рассуждения, из коих явствовало, что мнение большинства, дескать, представляется ему недостаточно беспристрастным, оно во многом продиктовано личными предубеждениями, что лишает возможности рассматривать его всерьез. И поспешил со смехом прибавить, что весьма этому рад, ибо тем самым он освобожден от обязанности произнести приговор Риму.

Такое заключение было встречено безмолвием, по-видимому, не слишком одобрительным. Карпофор, встревожившись, оглянулся на Клеандра. Его беспокойство возросло, когда он обнаружил, что главный оппонент префекта преторских когорт куда-то исчез. Было ли это реакцией на обиду, которую он только что претерпел? Нет. Такое было бы немыслимо. Приближенный императора, к тому же самый доверенный сановник, не взбунтуется из-за такого пустяка... Тем паче, что в последнее время расположение властителя все больше склонялось в его сторону. Из задумчивости всадника вывел голос Марсии:

— Да ты прямо мыслитель, Карпофор. Я уж подумала, не от тебя ли твоя дочь унаследовала свое умение поддерживать столь утонченные диспуты?

— Нет... то есть... гм... возможно, — страдая, выдавил из себя Карпофор, в то же время чувствуя, что молодая женщина сейчас подстроит ему какую-то каверзу.

— Так, может быть, ты хотел бы теперь поставить новый вопрос по твоему выбору? — проронила она, деликатно выпрастывая устрицу из раковины.

Несчастный ростовщик стал безнадежно рыться в памяти, проклиная себя за то, что так никогда и не полюбопытствовал прочесть книгу Плутарха из Херонеи: его «Застольные беседы» были написаны именно для того, чтобы избавить читателя от затруднений подобного рода. Но Карпофор всегда презирал все эти так называемые «руководства», считая, что они годятся только для забавы бездельников и развратных мотов. Его спасло появление Клеандра.