Розмэри Сатклиф - Песнь меча Страница 41

— Викингам не пристало выслушивать такое, — заворчал старый моряк, — мне это надоело.

Но леди Од улыбнулась ему, как старому другу:

— Возможно, ты прав, Ранальф Ормсон, но все же тебе лучше выслушать меня и запомнить мои слова — ради поселений, которые вы построите в устье реки, ради женщин и детей, которых привезете к новым очагам — вы еще не зажгли их, чтобы печь лепешки из ячменя, который только предстоит собрать. Во имя Белого Христа, выслушай и запомни мои слова, когда меня не будет рядом, чтобы напомнить их тебе.

Тревожные возгласы пронеслись по толпе. Она столько лет была частью их жизни… Эджил взволнованно сказал:

— Госпожа, вы совсем еще не старая!

Она посмотрела на него, затем на испуганные лица в свете погребальных факелов и рассмеялась, очень ласково, над их простотой и наивностью.

— Нет, нет, я не об этом. Хотя я вдруг действительно почувствовала себя слишком старой, у меня нет сил, чтобы строить мир заново. На Кейтнессе у меня нет ни дома, ни родни, как и там, на островах; но в Исландии все еще живет моя семья, мои братья, которых я не видела много лет. Поэтому весной, когда можно будет выйти в море, и здесь будет покончено со всеми делами, я отправлюсь к ним.

И все поняли, что говорить больше не о чем.

Глава 16. Корабль и темный лес

Кейтнесский лес в глубине острова не был похож ни на один лес, который когда-либо доводилось видеть Бьярни: темный ворс шепчущих сосен, покачивающихся на ветру, в окружении карликовых дубов, ясеней и кустов боярышника. Живые деревья подпирали засохшие, а под ними покоились стволы поверженных гигантов, которые упали и прогнили насквозь, так что один неверный шаг — и можно было провалиться в муравейник. И ни на минуту не покидало чувство, что лес живет собственной жизнью, наблюдает тысячью глаз, таит среди деревьев невидимую опасность.

По лесу, до каменистого берега под крепостью Дангадра петляла мутная торфяная река, достаточно глубокая, чтобы спустить по ней торговое судно, но слишком узкая, чтобы кораблю плыть самому — его пришлось бы тянуть на веревках. На западном берегу деревья уступали место неровной полянке, и там, как только последние тени позднего лета сменились пышной осенью, появился лагерь, обнесенный частоколом, — с торфяными и деревянными жилищами, притулившимися вокруг низкого длинного дома в виде лодки, который должен был стать зимним убежищем леди Од и ее домочадцев.

Никто не понимал, почему корабль, которого жаждало ее сердце, нельзя строить на берегу, у главного поселения, где госпожа осталась бы под защитой воинов Малла. Но нет, на следующий день после отпевания она приказала, чтобы «Деву-тюленя» строили в лесу, где деревья были под рукой; к тому же она сама хотела провести всю зиму с работниками, наблюдая за рождением своего корабля.

Как неразумно! Бьярни поделился своими мыслями с Эрпом, когда они работали бок о бок, перевязывая веревками торфяную крышу длинного дома, чтобы укрепить ее перед зимними бурями.

Эрп поплевал на ладони, чтобы лучше ухватиться за веревку.

— Неразумно, да, скорее всего, — сказал он задумчиво. — Но ее легко понять. Наверное, она ненавидит и даже боится поселения, которое пахнет смертью ее сына, и хочет укрыться в прохладной тьме дикого леса, как раненый зверь, — чтобы достойно уединиться в своем горе.

Бьярни удивленно взглянул на него и вернулся к работе, не сказав больше ни слова.

Когда лагерь обнесли частоколом и закончили строительство длинного дома, чтобы леди Од могла там укрыться, спешить больше было некуда. Кое-какие детали судна изготовляли в сараях корабельных плотников, но основная работа развернулась у реки, под лагерем, где берег, очищенный от зарослей кустарника, превратился в морское побережье, в лесу с раннего утра до позднего вечера стучали топоры, люди искали и валили изогнутые стволы и ветви, которые подошли бы для дугообразных боков и краспиц[82] корабля. А посреди этого шума и гама, у берега, на укрепленных сваях, лежал гигантский обтесанный ствол дуба — будущий киль судна, которое весной повезет леди Од в Исландию. Вскоре установили изогнутый нос и корму, и «Дева-тюлень» стала принимать свой облик — гордый и изящный, который покажет себя во всей красе, когда ее спустят на воду.

Осень вступила в свои права, и река окрасилась в золотистый цвет от опавших березовых листьев, и по всему берегу люди со стругами[83] и резцами разрубали и обтесывали доски, и выпаривали их над ямами с горячими камнями, и скрепляли на боках корабля, а кузнец ковал железные болты, на которых будет держаться корабль во время путешествия по северным морям.

Основную работу, под неусыпным надзором пары опытных корабельных плотников, делали те, кто вскоре поплывет на новом корабле, и команда «Фионулы», стоявшей дальше, вниз по реке, на отмели, с людьми на борту, готовыми выполнить любой приказ госпожи.

Днем звуки из лагеря и с берега заглушали шорохи леса, но ночью, когда воины засыпали, среди деревьев пробуждались голоса, и лес, казалось, надвигался на лагерь в темноте. Близилась мрачная, холодная пора года, и волки выли совсем близко, за частоколом, так что по углам лагеря стояли горящие факелы и люди, с топорами наготове, охраняли около загонов своих пони.

Зима подкралась, словно белый зверь между деревьев, с бурями и дождем, которые сменились морозным оцепенением, а затем и метелями. Строительство корабля продолжалось как только позволяла погода, и леди Од выходила из своих покоев, укутавшись по самые глаза в теплую накидку из тюленьей шкуры с капюшоном, чтобы посмотреть, как продвигается работа. Зима пришла суровая, но изменчивая — иногда река покрывалась льдом, а натоптанная грязь в лагере превращалась в гололедицу. Охотиться стало тяжело, и, несмотря на овес и соленое мясо в амбаре, к концу зимы все ходили исхудавшие и голодные. Порой выглядывало солнышко, и морские пути расчищались.

Дважды «Фионулу» спускали на воду, и время от времени вестники плавали между Оркни и Шетлендами[84], до самой прогалины в Кейтнесском лесу, где изящные очертания «Девы-тюленя» с каждым днем все больше походили на корабль. А к концу зимы леди Од, не любившая откладывать важные дела, заключила брачные соглашения для Лилы и Сигни — одно на Оркни, другое на Фарерских островах[85]. Род Торштена Олафсона не прервется еще многие годы.

Когда лед окончательно сошел с реки, и стали расти темные сережки ольховника «Дева-тюлень» была почти готова к плаванию — широкобокое судно для перевозки в Исландию женщин и детей с их добром, глубокое и массивное, как и полагалось, но не лишенное изящества военной ладьи, с тюленьей головой на носу, изогнутом так, будто она вытянула шею, чтобы разглядеть за верхушками деревьев ожидавшие ее морские пути.