Константин Паустовский - Бригантина, 69–70 Страница 43

После парада мы вернулись в Патан и, наскоро приведя себя в порядок, отправились на королевский прием, который проходил в саду резиденции, представляющей собой нечто вроде городской дачи и носящей характерное для южной страны название «Шиталь нивас» («Прохладный дворец»). Ехать нужно было в другой конец Катманду. И тут случилось непредвиденное. На мосту через Багмати мы попали в пробку. Ситуация складывалась незавидная. На приеме иностранные гости должны были вручать королю свои подарки. Теперь мы рисковали опоздать. Сопровождавший нас офицер нервничал. Не выходя из машины, мы пересекли несколько кордонов полиции и дворцовой стражи, буквально ворвались на обширную лужайку, где происходило торжество, и только тут вспомнили, что в спешке забыли «смонтировать» свой подарок. Времени было в обрез. Прием закончился, и король в сопровождении наследника и свиты уже двинулся к выходу из сада. Придворные и гости образовали широкий коридор, в одном конце которого оказались король со свитой, а в другом — мы с Андреем, взмокшие, встрепанные, судорожно сколачивающие своего орла. На мгновение мы оцепенели. Казалось, нет силы, которая может заставить наши неумелые пальцы закончить несложную работу в оставшиеся секунды. Но свершилось чудо. Все детали с покорной готовностью встали на свои места, и когда король приблизился, наш орел уже приветствовал его царственным размахом искусно выточенных крыльев. Назревавшая «накладка» оказалась пресеченной. Подарок, по-видимому, понравился. Король даже сфотографировался с ним.

Праздники заняли несколько дней. В городе проводились официальные церемонии, спортивные соревнования, концерты. На этих последних большая часть времени отводилась народным танцам с песнями и декламацией. Исполнителями были, как правило, любители, не всегда отличавшиеся отточенным мастерством, но зато отчаянно импровизировавшие. Аудитория откликалась на удачный экспромт едва ли не благожелательнее, чем на технически сложные па. Видели мы и выступление очень хорошо подготовленной, как нам сказали, полупрофессиональной труппы, которую возглавлял отличный танцор по имени Мригендраман Синх Прадхан. Актеры разыграли небольшую танцевальную пьесу на какой-то мифологический сюжет. В роли главного божества выступал глава труппы. Представление началось с того, что танцовщицы по очереди передавали в танце различные состояния человеческой души — чувственную любовь, отвагу, печаль, изумление, веселье, страх, гнев и, наконец, умиротворенность. Мы, грешным делом, подумали, что эта демонстрация танцевальной и мимической техники пришла на непальскую сцену из «этюдов» современного европейского балета. Оказалось — нет. Такие танцы, олицетворяющие различные душевные состояния и сопровождаемые соответствующим стихотворным текстом, были непременной деталью народных представлений еще во времена правления предыдущей королевской династии Малла, то есть до второй половины XVIII века.

В один из ярких солнечных дней непальские хозяева повезли нас за город. На горе, возвышавшейся над рисовыми полями и покрытой лесом, расположено нечто среднее между заповедником и обычным пригородным парком. В глубине леса — небольшой дом, что-то вроде загородной дачи, как говорят, любимое место пикников непальского вышесреднего начальства. Рядом с домом бродят два-три полуручных оленя, выпрашивая подачку, а если нужно, то и поощряя деятеля рогами и копытами. Меня они не тронули. Но на обратном пути в город со мной приключилась неприятность. Надо сказать, что вообще, куда бы я ни поехал, мне везет на конфузы. Особенно почему-то они связаны с животными. В Казахстане на меня в присутствии двух очаровательных девушек плюнул верблюд. В Гане во дворе гостиницы меня побила какая-то ручная, почти человекообразная обезьяна. В Индии друзья преподнесли мне почетный подарок — змею. Правда, оказалось, что она неядовитая, но я уже перепугался до икоты. А на этот раз на меня напал павлин. Мы остановились на минутку, чтобы полюбоваться его распущенным хвостом. Вообще-то павлины в Непале и в Индии не редкость. Но этот был особенно красивый. Правда, как выяснилось, и особенно драчливый. Стоило мне присесть на корточки и приспособить киноаппарат, как мерзкий петух захлопал куцыми крыльями, взорлил и клюнул меня в темя, как царя Додона. Попутно он когтистой лапой порвал на мне рубашку. Я никогда раньше не воевал с павлинами и позорно отступил. Мы поспешно скрылись в машине, она сдвинулась с места, но расходившийся нахал еще полсотни метров бежал за нею, норовя клюнуть заднее колесо.

На следующий день мы должны были вылететь в Дели. Но погода внесла в наши планы свои коррективы. На долину Катманду обрушился давно ожидавшийся муссон. Пропитанные десятками и сотнями тонн океанских испарений тучи, как объевшиеся динозавры, переползали через цепи гор, отделяющих долину от Гангской равнины, и, уткнувшись в главный Гималайский хребет, разрешались чудовищным ливнем. Муссонный дождь — это вам не осенний мелкий дождичек и даже не гроза в начале мая. Это сплошной поток воды, в котором отдельные струи неразличимы. Попытавшись в первый и последний раз высунуться на улицу, я, несмотря на комбинированную защиту плаща и зонта, почувствовал себя утопающим. Возник парадокс — на высочайших горах мира мы оказались, как Садко, в плену Царя Морского и Царицы-Водяницы. В такую погоду сесть на аэродром Гочар, воздушные ворота непальской столицы, или взлететь с него — цирковой трюк. Вокруг горы, даже малейшая неточность может обойтись дорого. И вообще полет через горные проходы, заполненные плотной кашей туч, почти равносилен самоубийству. Все самолеты, обслуживавшие линию Дели — Катманду, непальские и индийские, безнадежно завязли на конечных пунктах. Расписание полетов рухнуло. Его стыки с расписанием других авиалиний, в том числе Дели — Москва, расползлись, образуя зияющие пропасти непредвиденных задержек. И поэтому, когда судьба и погода, наконец, улыбнулись нам, стало ясно, что впереди не безмятежный путь домой в Москву, а томительная неделя в Дели, где муссон еще не начинался, где гуляли песчаные бури, и температура в тени доходила до 50 градусов Цельсия. И уже через день, совершенно ошалев от жары, с которой не справлялись даже аэрокондиционеры делийского отеля «Джанпатх», мы и сами не верили, что совсем недавно находились на расстоянии одного дня пешего пути от вечных снегов.

Еще после первой поездки в Непал я познакомился со многими непальцами — студентами московских вузов. Некоторые из них стали моими хорошими друзьями. Меня обычно не забывали в те торжественные дни, когда на кухне общежития МГУ готовился настоящий непальский кари — кушанье из риса и курицы, удивительно удачно сочетающееся со «Столичной». Студенты-непальцы, в чью среду я попал, оказались отличными ребятами. Все ли непальцы таковы или мне просто повезло — не знаю. Как бы то ни было, они олицетворяют для меня лучшие качества непальской нации — дружелюбие, честность, веселое, лишенное намека на чванство достоинство. Они были благодарны советским людям за гостеприимство, за возможность учиться. Они привыкли к нашей стране, полюбили ее. Но настоящий непалец не станет рекламировать ни своей благодарности, ни своей привязанности. Он не станет выливать на собеседника потоков неумеренного восхищения всем, что увидел в Советском Союзе. О том, что ему понравилось, он скажет со сдержанной гордостью за друзей, о том, что не понравилось, — с прямотой и откровенностью. Ни разу ни один из моих непальских друзей не унизился до льстивой лжи.