В тени пирамид - Иван Иванович Любенко Страница 43

он считал, что такие субъекты не могут считаться нравственными членами общества, ибо они не причиняют вред окружающим лишь потому, что это запрещает закон. А не грозила бы им каторга – они бы на это решились. К сожалению, к этой массе можно отнести большую часть населения. И не дай Бог, если к власти в нашей стране придут люди, которые снимут запреты на убийства неугодных этим правителям лиц и законодательно разрешат отбирать у последних собственность и совершать в отношении их любое насилие. Представляете, какая масса спрятанных внутри себя преступников вылезет наружу? Сколько горя совершат стяжатели, садисты и насильники, прикрываясь речами и лозунгами? Но самое страшное будет заключаться в том, что, пока будет существовать это, вылупившееся из драконьего яйца общество, оно не признает сие отродье преступниками, а будет чтить их как борцов за иные идеалы, кои, возможно, назовут светлыми или революционными.

– Ну уж вы и загибаете. А как же церковь, молитвы и покаяния? Мы же никуда не денемся. Посмотрите, сколько в России храмов и монастырей! Сколько детей учат Закон Божий! Миллионы людей живут праведной жизнью. Они что, испарятся? Они разве позволят дьяволу, воплотившемуся в человеческое обличье, вершить зло? Может, в какой-то стране это и содеется, но в России – никогда! Это просто невозможно в православном государстве.

– Я очень на это надеюсь.

За разговором время пролетело незаметно, и поезд вошёл в предместье Каира. Появились сады, виллы и даже сикоморовая аллея. В эту осеннюю пору ещё цвёл олеандр и в тёмно-зелёной листве садов наливался золотом апельсин.

Английский паровоз замедлил ход, вагоны подрагивали на стрелках, и состав, преодолев почти двести вёрст за три с половиной часа, прибыл на станцию. Простым русским поездам, бегающим по российским провинциям, такая скорость и не снилась. Правда, и билет, включая оплату багажа, обходился здешнему пассажиру около сорока франков. Железнодорожная линия Александрия – Каир – первая железная дорога на африканской земле.

На этот раз Ферапонт уже не противился предложению Ардашева нанять коляску, пусть и запряжённую парой крепких мулов. Сидеть на деревянной скамье с подстилкой было гораздо приятнее, нежели трястись на спине осла.

Европейская часть города произвела на вояжёров ошеломляющее впечатление. Казалось, что они и в самом деле попали в Европу. Широкие мощёные улицы по краям были обсажены пальмами или апельсиновыми деревьями. Тротуары позволяли людскому потоку двигаться свободно, без толкотни. Здания все сплошь двух– и трёхэтажные, возведены на европейский манер. На перекрёстках – небольшие площади с оазисом в центре: бассейном, окружённым бурной растительностью. Пальмовые аллеи переходили в платановые. Кропотливый человеческий труд и водопровод спасали зелёные насаждения от палящего солнца. По дорогам, звеня колокольчиками, носились новенькие электрические трамваи, сменившие в этой части города конку. Они соединили с центром окраины: Зейтун, Матарийя, Аббасия и Шубра-эль-Хейма. Электрическим освещением пока могли похвастаться лишь главная улица Баб-Эль Хадид с дорогими магазинами и площадь Эзбекия, переходящая в одноимённый парк. В остальной части города несли службу проверенные временем газовые фонари. По столбам бежали телеграфные и телефонные провода. Неожиданно промелькнула вывеска фотографического ателье «Кодак». Из газет Ардашев знал, что вездесущие англичане ещё двадцать лет тому назад связали подводными телеграфными кабелями Каир с Лондоном и Бомбеем. Теперь же телеграфная паутина опутала весь мир, и послать телеграмму в столицу Египта можно было из любого уезда Ставропольской губернии. Технический прогресс опережал своё время.

Что касается разномастного людского потока, то он почти ничем не отличался от обитателей Константинополя, Афин и Александрии. Тот же пёстрый люд в полосатых кафтанах и бурнусах, в белых тюрбанах и красных тарбушах толкался, курил наргиле и зазывал покупателей в лавки. Те же богатые коляски с дамами, закутанными в разноцветные шёлковые материи с розовыми фередже[102], закрывающими нижнюю часть тела, и в белой куффие[103] на голове. Разглядеть у такой восточной красавицы можно было только глаза. Но зато какие это были глаза! Большие, как маслины, и жгучие, как уголь!

Ардашева удивила картина на одном из перекрёстков: лошак тащил повозку с уже старым арабом и тремя женщинами. Одно очаровательное личико было в хиджабе, а лики остальных скрывали никабы. Как пояснил возница, чёрный головной убор с прорезями для глаз предназначался только для жён господина, управляющего повозкой, а служанке достаточно было простого хиджаба. По его словам, гаремы в Египте, так же как и в Турции, постепенно уходили в прошлое. Содержать их мог далеко не каждый. Гораздо проще было иметь одну жену и симпатичную молодую служанку, согласную за дополнительную плату удовлетворять похоть хозяина. Последнее время такой обычай пришёлся по вкусу не особенно богатым чиновникам хедива.

Клим перевёл Ферапонту слова кучера и добавил:

– Надо признать, что и сам Тауфик-паша, живущий по европейским правилам, повёл себя несколько странно, сменив Исмаила-пашу, своего отца. Взойдя на престол, он продал всех его рабынь на невольничьем рынке, вместо того чтобы просто распустить гарем. Как вам такой шаг?

– Никак, – пожал плечами Ферапонт. – Это Восток. Другая религия, иная мораль и нравы. Он не думал о судьбе женщин, потому что они для хедива вещь такая же, как арабский скакун или мул. Но я с уважением отношусь к иным верованиям, в том числе и к магометанству. В Ставрополе давно собираются построить мечеть, да всё никак не соберутся, хотя потребность в ней есть, – он улыбнулся и спросил: – А вы поможете мне выучить арабский?

– С большим удовольствием.

– Спасибо! Я мечтаю прочитать Коран в подлиннике.

– Раз мечтаете, значит, вам это по силам. Знаете, Ферапонт, я давно понял, чем неудачники отличаются от успешных людей. Мечтают все, но первые лишь только мечтают, сидя на печке, а вторые мечтают и шаг за шагом двигаются к своей мечте через упорный труд. Да, сначала это тяжело, но потом вырабатывается привычка ценить время и не тратить его попусту. Каждому из нас при рождении Господь отмерил одно и то же биологическое время – жизнь, только беда в том, что многие проживают её бессмысленно. Они не стремятся расти умственно и духовно, а просто едят, спят и ходят на службу. Иногда посещают театр или коммерческий клуб.

– А что ещё делать в нашем губернском городе, куда даже железную дорогу не хотят протянуть. Помните, как я сказал тогда во время первого нашего знакомства два года назад, обрисовав ставропольскую жизнь пятнадцатью словами, начинавшимися на букву «п»? Там было: «провинция», «пыль»… «полиция»… сейчас и не вспомню.

– Вы сказали: «пыль, провинция, покой погостный, процветает повальное пьянство, полицейский произвол, пожары – полный