Юрий Черняков - На безымянной высоте Страница 44

— Например, рядовой Малахов из взвода Иноземцева. Только сегодня мы его взяли.

— А что он опять натворил? — опешив, остановился Иноземцев. — Это что, из-за фуражки полковника Егорова?

— А как вы объясните тот факт, что он остался цел и невредим? — сощурился Шульгин. — Хотя фашистский снайпер до этого ни разу не промахивался.

Иноземцев хмыкнул, нетерпеливо взглянул на часы.

— Я-то думал, — будто про себя пробормотал он.

— Поймите, Сергей Павлович! — горячо заговорил капитан Шульгин, подавшись к нему через стол. — Зачем он вдруг вылез из окопа под пули на бруствер? Хотел продемонстрировать, какой он герой? Или точно знал все наперед и потому не боялся, что его убьют? Я слышал его легенду: дескать, он заговоренный какой-то цыганкой. Но мы же с вами не верим в эти невежественные суеверия! Я думаю, он прекрасно знал, что ничем не рискует! И если еще вспомнить, каким образом и почему он сюда попал… Все же видели: он не просто стоял на бруствере, а одновременно подавал сигналы, размахивая руками и ногами, привлекая внимание, давал понять, что офицеры из штаба дивизии и корпуса уже здесь! А делал вид, что пляшет!

— Ну да, работа у тебя такая. — Иноземцев после долгой паузы, в течение которой с интересом разглядывал особиста, непринужденно перешел на «ты». — Всех нас во всем подозревать. Тут поневоле свихнешься…

— Вы что себе позволяете, товарищ майор! — вскочил Шульгин.

— Вот сколько тебя знаю, Анатолий Владимирович, так ты мне ни разу ни на один вопрос не ответил. — Иноземцев наклонился к нему. — Спускает тебе начальство плановое задание по поимке шпионов и диверсантов, или ты инициативу снизу проявляешь? И что тебе будет, если этот план не выполнишь?

— Это все, что вы можете сказать? А по существу?

— А по существу, ты немедленно отпустишь Малахова. Сейчас же, — тихо и твердо сказал Иноземцев. — Пока никто не знает и если не хочешь, чтобы весь полк завтра же поднял тебя на смех. И еще. Ты сегодня же отдашь мне на время наступления всех тех обстрелянных солдат, что сидят у тебя под замком. Дай им возможность искупить свою вину!

— Вы прекрасно знаете, Сергей Павлович, кто может отдавать мне подобные приказы, — сухо ответил Шульгин.

— А мне плевать! — непреклонно сказал Иноземцев. — Я людей на верную смерть посылаю ради конечной победы. И кем я при этом должен пожертвовать? Нормальными солдатами, теми, кто честно воевал и ни в чем не провинился? Мне с ними до Берлина идти или с твоими клиентами?

— А разве… — Шульгин приоткрыл рот. — Разве война не закончится здесь, на границе?

Иноземцев рассмеялся, покрутил головой.

— Я думал, капитан, ты лучше меня осведомлен в таких делах… Значит, кто еще из подследственных у тебя есть? Кроме рядового Малахова и водителя штабной машины ефрейтора Краснова? Сколько всего человек?

— Одиннадцать…

— Давай всех. С твоим начальством я договорюсь.

— Всех? — не поверил своим ушам Шульгин.

— Да, сегодня же передашь их Малютину, — устало сказал Иноземцев. — Для пополнения. Вопросы есть?

— Но их дела уже отправлены в трибунал, Сергей Павлович. И я боюсь…

— А ты не бойся! — Иноземцев поднял на него глаза. — Надо будет, я за все отвечу.

— Но вы даже не представляете, кто там находится! Есть двое дезертиров, трое бывших штрафбатовцев, они напились и устроили дебош, избили дежурного по части. Это же расстрельная статья!

Иноземцев непреклонно кивнул:

— К Малютину всех. Потом, когда все закончится, оформишь приговором трибунала… Не мне тебя учить, как это делается.

— Но там есть насильник, изнасиловал несовершеннолетнюю из соседней деревни, потом ее убил. Этот тем более под расстрел.

— Скажешь ему, что Родина, мол, дает ему, уроду, последнюю возможность смыть кровью свой позор. Ты понял меня? Потом напишешь на меня рапорт, потом… Если время найдешь. Все, свободен. И не задавай лишних вопросов. Позови там нашего политрука… Этому тоже придется объяснять, что да почему да зачем. Значит, так надо! Поймешь ты когда-нибудь, что мои приказы в моем полку не обсуждаются?

И через полчаса начался политчас в роте лейтенанта Малютина. Политрук, сухощавый, пожилой, явно засидевшийся в звании старшего лейтенанта, читал солдатам выдержки из центральной газеты. На политчасе кроме известных персонажей, включая уже освобожденного из-под стражи Малахова, присутствовали и другие лица — те, по ком плакали штрафной батальон или тюрьма.

— Товарищи! Фашистский зверь использует передышку, чтобы зализать раны, но скоро он почувствует на себе всю мощь карающего меча Красной Армии, который обрушится на его голову! Народ смотрит на вас, товарищи! Еще один напор, еще один, последний удар — и враг будет повержен, товарищи!

Солдаты слушали без особого воодушевления, только вожделенно смотрели на газету, которая после окончания политинформации по заведенной традиции должна была пойти на самокрутки.

— Вопросы есть? — спросил политрук.

— Вы газету с собой заберете или как? — вежливо спросил Прохор Полунин. — Лучше нам оставьте… для углубленного изучения.

— Но мне еще выступать в других подразделениях, — попробовал было возразить политрук.

— У них там другие задачи, — сказал, смеясь, Малахов, которого даже отсидка на временной гауптвахте не привела к соблюдению субординации или должному смирению перед начальством. И протянул руку к газете.

— Ну хотя бы передовицу мне оставьте! — умоляюще сказал политрук.

Но его не слушали, и газета мгновенно разошлась на клочки. Вместе с передовицей.

— Кто еще не сдал мне до наступления заявление о приеме в партию? — угрюмо спросил политрук, перебирая свои бумаги.

Бойцы переглядывались. Вроде все передали. Даже те, кто шел под трибунал.

— Есть вопрос, — неожиданно сказал Степан Каморин.

— Да, я вас слушаю, товарищ старший сержант! — Политрук близоруко сощурился, чтобы видеть выражение его лица.

— Верно, что как до границы дойдем, так и все, конец войне? А то разное говорят.

— Я-то думал, вы, Каморин, меня совсем о другом спросите, — огорченно сказал политрук. — Ну это я не знаю, товарищи! Никто приказа об остановке нашего наступления на границе не читал, но почему-то об этом говорят уже как о свершившемся факте! Кстати, товарищ Каморин, вашего заявления о вступлении в партию я тоже до сих пор не видел.

— А мое заявление видели? — выкрикнул Малахов.

— Ваше заявление, товарищ Малахов, находится у меня, но есть мнение партбюро, что с вашим вступлением, учитывая ваше сложное прошлое, не следует торопиться, — сказал политрук. — Коммунисты, которые собирались дать вам рекомендации, сегодня говорят: посмотрим, как он поведет себя в бою…