Александр Кривицкий - Тень друга. Ветер на перекрестке Страница 45

Повторим только снова и снова: Суворов не мирился с негодной системой военного образования, с плац-парадным направлением, выраженным словами безмозглого цесаревича: «Война только портит войска». Суворов видел в Павле сумасброда, губящего русскую военную силу. Но этот протест фельдмаршала замирал у подножия идеи самодержавия, которое для него было свято.

Да вот ведь и такой коренной суворовец, как Денис Давыдов (недаром именно ему пришла на ум мысль о партизанских партиях), с его репутацией вольнодумца, обиженный царским двором и обойденный по службе, наотрез отказался вступить в тайное общество, присоединиться к декабристам.

Да и те, кто душил Павла I — Беннигсен, князь Яшвиль, граф Зубов и другие, — думали лишь о дворцовом перевороте, о смене царя, но уж конечно, упаси боже, не злоумышляли против монархии. Дворяне-крепостники, генералы и офицеры, за редчайшим исключением, держались за нее обеими руками.

Подумать только, в ту пору еще был жив Радищев, но пепел его сожженной книги уже развеялся по ветру. Нужно было время и время, чтобы он достучался в людские сердца.

Далеко завели нас рассуждения об орденах Суворова. Вернемся к солдатскому Георгию.

Эта первая, твердо узаконенная в русской регулярной армии солдатская награда получила наименование «Знак отличия военного ордена». Первоначально он имел одну степень, а затем четыре и выглядел так: серебряный крест, в кругу которого на одной стороне изображение Георгия Победоносца на коне, а на другой — вензель и номер выдачи.

Георгиевскому кресту, или как его называли солдаты, «Егорию», суждено было на долгие годы стать почетным и высокоценимым знаком боевого отличия.

По статуту им могли быть награждены нижние чины за личную храбрость, или целая часть, причем в последнем случае выдавалось от двух до пяти крестов на роту. Я уже упоминал, что распоряжались ими — кому и за что выдать — сами георгиевские кавалеры роты. А тогда, в сорок первом году, я и хотел «срезать» корреспондента, приехавшего из Ленинграда, этой примечательной чертой награждения знаком военного ордена.

Право на знак отличия военного ордена приобреталось также теми, «кто в бою отнимет неприятельское знамя или своеручно исторгнет наше знамя, или штандарт, неприятелем захваченные».

За первый век существования этой награды ее получили около ста пятидесяти тысяч человек. Из этого количества награжденных огромное большинство приходится на время Отечественной войны 1812 года.

Шли годы, и редкостью уже стало русское село, где нельзя было встретить ветерана-воина, с гордостью носившего Георгиевский крестик. Попыхивая трубкой или дымя цигаркой, рассказывал он собравшимся вокруг него односельчанам о былых походах, о доблести воинской, об истории его почетных наград. Слава солдата была с ним, на его груди!

Здесь уместно еще раз вернуться к рассуждениям о нелегкой доле солдата старых времен. Часто смысл той или другой военной кампании был ему не очень понятен. Я уже говорил о Швейцарском походе, когда волей императора Павла русская армия таскала каштаны из огня для Австрии. Вспомним также, как русский экспедиционный корпус генерала Ивана Германа в 1799 году повелением того же Павла благодетельствовал Англии в ее борьбе с Францией.

Но солдат хранил честь русского оружия, и не его вина, что своевольные импровизации царей на поприще международной политики понуждали его сражаться «втемную». Поставленный в тяжелейшие условия, он проявлял чудеса отваги и выносливости. Энгельс писал про «поход Суворова, в котором, но образному и сильному выражению этого старика-солдата, русский штык прорвался сквозь Альпы».

Да, Отечественная война двенадцатого года, войны с Наполеоном на полях Европы показали, что обычные храбрость и стойкость русского солдата умножаются стократно, когда речь идет о святой справедливой войне за свободу и независимость родины.

В семьях из поколения в поколение хранилась солдатская награда. И люди с уважением смотрели на почетные знаки отличия человека, совершившего подвиги на войне, честно постоявшего за свое отечество. В глазах народа солдатский Георгий значил очень многое и давал его обладателю право на уважение и признание.

Семидесятилетний дед Ерошка из повести Л. Толстого «Казаки» говорит молодому казаку Лукашке: «Будь здоров!.. Чтобы тебе получить, что желаешь, чтобы тебе молодцом быть, крест выслужить».

За этими словами деда Ерошки, мне кажется, стоит и личное отношение молодого Толстого к этой награде.

Первым биографом великого писателя была его жена Софья Андреевна. Многое она писала с его слов. И вот в неоконченных ею «Материалах к биографии...» мы находим удивительную историю, связанную с солдатским Георгием.

В 1852 году будущий автор «Казаков», еще не произведенный в офицеры (бумаги задержались где-то в инстанциях и не дошли до Кавказа), принял участие в военных действиях. Софья Андреевна пишет: «На экспедицию он отправился волонтером и не мог ничего ожидать за нее — ни чина, ни награды. Но в глубине души его было только одно сильное желание, одна цель, одна мечта — получить Георгия. Два раза представлялся случай, и оба раза он был разочарован в своих ожиданиях, и это доставило ему такое огорчение, которое он потом не забыл всю жизнь».

Перед тем как рассказать об этих случаях, Софья Андреевна подчеркивает: «Передаю рассказ со слов его». А в конце рассказа заключает: «Как он сам говорит». Следовательно, сомневаться в правдивости этой малоизвестной истории не приходится. Что же произошло?

В батарею после набега было прислано несколько «солдатских Георгиев». Старший начальник некто Алексеев, «прекрасный человек», как оценил его сам Л. Толстой в письме Т. А. Ергольской еще в 1851 году, назначил один из этих крестов молодому волонтеру, считая, что он «действовал в ряду самых храбрых».

Но накануне раздачи крестов Алексеев вдруг обратился к великодушию Льва Николаевича. Чем это было вызвано? Софья Андреевна пишет так: «Обыкновенно кресты эти раздаются самым старым и заслуженным солдатам, которым этот знак потому очень важен, что дает право на пожизненную пенсию... Или же Георгия дают молодым юнкерам, находящимся под протекцией начальства. Чем больше Георгиев получают молодые юнкера (еще но произведенные в офицеры. — А. К.), тем более их отнимают у старых солдат».

Толстой не был ни солдатом, ни юнкером, ни офицером. Он был волонтером, тем, кто впоследствии назывался «вольноопределяющимся». Начальник сказал ему: «Вы заслужили крест, хотите, я вам его дам. Но тут есть очень достойный солдат, который заслужил тоже и ждет его...»