Юрий Иванов-Милюхин - Чеченская рапсодия Страница 46

— Плохая примета, возвратится кровник, как пить дать. Ежели бы правую…

— Пускай возвертается, теперь Захаркин черед его обтесывать.

— Ну комедь, чистая театра…

Под громкий смех станичников остатки гвардии Шамиля растворились на фоне хмурых гор, будто спрятались в их складках. На площади гусары оттесняли кавказцев, оставшихся без главарей, к ее середине, отбирали у них оружие и лошадей. По улице сновали небольшие группы верховых, они врывались во дворы, заглядывали во все углы, проверяли старого и малого, заодно не брезговали перетряхнуть содержимое их сундуков. Для победителей это было привычным делом.

А вокруг разливалась летняя теплынь, наслаждаясь которой, на все голоса свистели и чирикали разные птахи. И странными в этом земном раю казались мертвые тела в неряшливых одеждах, испятнавшие во множестве зеленую траву. Природа словно лишний раз напоминала, что вся она соткана из противоречий. И как только живущие среди нее люди поймут этот непреложный закон бытия, так сразу наступит для них долгожданные мир и благоденствие.

Зима уже вошла в свои права, припорошила окрестности первым снегом. Но в этих местах белые простыни на земле менялись на рябые чаще, чем хорошие хозяйки в куренях перестилали ими широкие постели. Вот и сегодня с утра щеки взбодрил резвый морозец, а стоило солнышку выглянуть из-за гор, как под сапогами станичников захлюпала обыкновенная грязь.

Захарка с Петрашкой вывели кабардинцев из конюшни, разом вскочили в седла, сытые лошади под ними мелко переступали ногами. На обоих студентах были новые бешметы с башлыками, на головах красовались смушковые папахи, сбоку синих штанов торчали ножны шашек, из-за спин выглядывали стволы ружей. Вслед за братьями взобрался на коня Панкрат, недавно произведенный в чин подъесаула, подкрутил светлые усы и зыркнул темными глазами на жену с малым дитем на руках, застывшую возле стремени. Старший мальчик жался к материнскому боку.

— Присматривай за сыновьями, особливо за меньшим, Павлушкой, — с виду ворчливо выговаривал Панкрат Аленушке. — Ножки постоянно голенькие, как бы не простудился.

— Нравится ему босым быть, вот он одеяло и отпихивает.

— Цыганенок какой-то. Так и норовит вывернуться из люльки!

— Да играется он, — жена прижала конец платка к смеющемуся рту, наклонилась к мальчику. — Басай мой маленький… Скажи батяке, что мы не цыганята, а басайчата.

— Придумала же — басай. Это по какому такому?

— По-нашему, — все-таки не удержалась от смеха Аленушка. — Говорю тебе, что балуется наш басай. В силушку входит.

— Балуется, а коли сломает что?

Аленушка не ответила, она снова скосила глаза на надувавшего щеки мальца, поправила конец одеяла из овечьей шерсти, в которое были завернуты его ноги. Поодаль, возле ворот, топтались на месте Дарган с Софьюшкой и две их младших дочери. Звонко скрипнули новые петли, створки ворот разошлись в разные стороны, всадники тронули поводья и выехали с просторного подворья на улицу.

— Занимайтесь как следует, — пристраиваясь рядом с сыновьями, выговаривала Софьюшка. — Без того по два с лишним месяца учебы пропустили.

— Не волнуйся, мамука, мы способные, своих однокашников обязательно догоним, — весело заверил Захарка.

— Помните, кому что преподнести?

— Один перстень — декану факультета, второй — управляющему нашим дворцом на Воздвиженской улице, — начал было перечислять Петрашка.

— И не забыть забрать у него деньги за сдачу дома в аренду, — напомнила Софьюшка и повернулась к среднему из братьев. — Захар, надеюсь, ты тоже не перепутаешь ничего.

— Печатку с сапфиром — ректору университета, алмазные сережки — своей возлюбленной, перстень — ее отцу, цепочку с медальоном — ее матери, — зачастил Захарка. — Если представится возможность предстать перед Его Величеством, обязательно постараться проявить себя перед глазами монарха.

Панкрат при упоминании о драгоценностях лишь сдержанно хмыкнул.

Недавно он было завел о них разговор с батякой, но тот резко осадил его:

— Придет время, узнаешь все, а сейчас не твоего ума дело.

Больше подъесаул на эту тему не заикался, посчитав, что и без сокровищ у них с Аленушкой всего в достатке.

Между тем Софьюшка перекрестилась на православный лад и помечтала вслух:

— Может быть, после окончания тобой, Захар, университета государь Николай Павлович вспомнит о студенте, помолвленном со шведской подданной.

— Мы еще не помолвлены, — возразил средний сын.

— Стремись, на то у тебя голова на плечах.

Всадники надели рукавицы, посмотрели на собравшихся возле дома станичников. Некоторые из их друзей приехали на лошадях, решив проводить ученых братьев до самого Моздока. Панкрат покрутил головой вокруг, не увидев любопытных глаз, быстро наклонился с седла и неловко поцеловал Аленушку в губы.

— Возвращайся поскорей, — успела шепнуть она.

— Я только до Пятигорской. Дальше они пойдут сами, уже под царским присмотром, — подъесаул снова потянулся к пышным усам.

Не говоривший доселе ни слова глава семейства твердым шагом подошел к сыновьям и притянул каждого к своей груди, обходясь без женских слабостей. Потом он встал рядом с женой и притронулся пальцами к папахе, дожидаясь, пока маленький отряд двинется в путь.

— Батяка, вы с Панкратом будьте поосторожнее. Не забывайте, что Шамиль собирает новое войско, а Муса остался живой после разгрома их банды в горном ауле, — подбирая поводья, напомнил Захарка. — Он до сих пор распускает слухи о наших сокровищах, так что разбойники могут нагрянуть в любой момент.

— Если что, давайте знать, — добавил Петрашка. — Мы соберемся и враз приедем к вам на подмогу.

— Вы лучше об учебе думайте, о том, как по окончании своих университетов эти ученые мантии да ермолки в кисточках получить, — оглянувшись на посерьезневшую Софьюшку, отмахнулся сотник, вспоминая задиристых студентов Сорбонны, которых он видел когда-то во французском городе Париже. И тут-же как бы подзадорил сыновей. — Вам ведомо, что мы не в снулой России живем, у нас завсегда было интереснее. Ежели Шамиль решился собрать войско, то на нашем берегу Терека все только начинается. — Оно, конечно так, но все-ж… — не скрыл своей заботы младший сын. — В добрый путь, сынки, — прервал его отец — Спаси вас Христос!