Жильбер Синуэ - Порфира и олива Страница 47

Фракиец не мог не признаться себе, что этот человек решительно не перестает его изумлять.

Чтобы не утратить самообладания, он принялся усердно растирать свои собственные конечности и, ни слова не говоря, последовал за своим хозяином, который направился в массажный зал. Но как только Карпофор растянулся на столе, застеленном овечьей шкурой, и тело его умастили благовонным маслом, он тотчас заговорил снова о том же:

— Вот что я тебе предлагаю: поскольку весьма вероятно, что меня, как сказал Дидий Юлиан, назначат префектом анноны, надобно приготовиться к тому, что я уже никоим образом не смогу уделять собственным делам столько времени, как прежде. Тогда, стало быть, ты примешь руководство моими финансами на себя, а я тебе выделю одну сотую долю барыша, который ты будешь извлекать.

— Одну сотую? — запротестовал Калликст. — Но это же мизерно. Мне нужно, по меньшей мере, пять сотых!

Любопытно, что Карпофор, похоже, предвидел такой ответ, поскольку столь же быстро отозвался:

— Две сотых.

Фракиец помедлил, сперва в свой черед улегся на соседний стол, и только потом сказал твердо:

— Господин, не забывай, что торговому делу меня обучал не кто иной, как ты. Причем ты не раз повторял, что я самый блестящий твой ученик. Поэтому давай избавим друг друга от напрасных препирательств. Мне нужно накопить двадцать тысяч денариев. Четыре сотых — больше я не уступлю!

— Если так, остановимся на трех с половиной и больше не будем об этом, — небрежно обронил Карпофор.

— Так и быть. Но предупреждаю: я сумею найти способ, чтобы «кругленькая сумма» появилась у меня побыстрее.

Будущий сенатор приподнялся на локте, по-видимому, готовый вспылить, но вместо этого чистосердечно расхохотался:

— Ты никогда не изменишься... Получай свои четыре сотых!

— Это еще не все. Я бы хотел выкупить с собой вместе одну особу, которая мне дорога.

— Кого же это?

— Ее зовут Флавия. Она мастерица причесок твоей племянницы.

Карпофор издал то характерное кудахтанье, что заменяло ему смех.

— Подумать только, а эта бедняжка Маллия воображает, будто окончательно поработила тебя своими чарами... Договорились. Но это составит еще четыре тысячи денариев.

— Четыре тысячи? За простую мастерицу причесок?

Карпофор назидательно воздел к потолку указательный перст:

— Любимая женщина не имеет цены. Теперь твой черед вспомнить, что если ты мой ученик, то я навсегда останусь твоим учителем.

— Хорошо. Четыре тысячи денариев. Но я настаиваю, чтобы этот договор был составлен в форме контракта и заверен цензором.

— Он, помимо всего прочего, еще и недоверчив!

— Меня уже постигла неудача подобного рода с покойным Аполлонием. Без документа, надлежащим образом оформленного...

Но ростовщик его уже не слушал. Он с блаженной миной натягивал на свой голый череп край овечьей шкуры.

— Знаешь что, Калликст, — буркнул он после недолгого молчания, — я бы не прочь иметь такого сына, как ты.

Глава XXI

— И сколько, по-твоему, времени тебе потребуется, чтобы скопить эти двадцать четыре тысячи денариев? — спросила Флавия.

Калликст подстерег девушку у дверей ее госпожи. Едва она вышла, он схватил ее за руку выше локтя и, несмотря на протесты, повлек в парк. Теперь они оба сидели на мраморной скамье возле купы мастиковых деревьев. Неподалеку желтела ярким песком дорожка, по бокам также обсаженная деревьями, и весеннее солнце, пробиваясь сквозь кроны, тянулось к земле множеством длинных косых волокон. Повсюду, куда ни глянь, листва отпечатывалась на поверхности земли сложным узором света и тени. Прямо перед их глазами плавные склоны Альбанских гор, изборожденные полосами вспаханной земли, сверкали яркими красками, кое-где слегка размытыми набегающими тенями редких облаков. Весь остальной небосвод слепил глаза своей пронзительной синевой.

— Года четыре или пять, может быть, шесть, — отвечал Калликст после недолгого раздумья.

— И мы станем свободными...

— Похоже, такая перспектива тебя ужасает.

— Как ты можешь такое подумать? Не о том речь. Я...

— Но свобода, свобода! Ты понимаешь? Наконец свобода!

— Я знаю, Калликст. Я счастлива. И в то же время мне страшно.

— Ты боишься? Но чего же?

Она сделала неуклюжую попытку объяснить. Но самом деле ее страшила не свобода как таковая, но, как ни странно, мысль о том, что придется поселиться вместе с Калликстом. Ее любовь к нему все равно останется безответной на веки вечные, а главное, она ведь теперь христианка, а он — последователь Орфея.

— Если я правильно понял, — прерывая ее лепет, бросил разочарованный фракиец, — ты предпочла бы остаться рабыней, чем жить на воле бок о бок со мной. Это же нелепо, ни с чем не сообразно!

— Не настолько, как ты думаешь.

— Скажи уж тогда сразу, что моя принадлежность к общине Орфея делает меня в твоих глазах достойным презрения!

К своему величайшему изумлению он увидел, как ее глаза наполняются слезами:

— Как... как ты можешь говорить такое? Значит, ты совсем ничего не видишь? Я люблю тебя... Калликст, я тебя люблю больше, чем пристало любить брата!

Тронутый, фракиец обнял девушку за плечи:

— Я тоже люблю тебя, Флавия. Но я произношу эти слова, не совсем понимая их смысл. Я не знаю, что такое настоящая любовь. Когда пытаюсь представить ее, я сам себе немножко напоминаю путешественника, который ловит вести, долетающие из далекой страны, но сам никогда не покидал гавани. Ты рассердишься, если я скажу, что убежден: любовь — это наверняка что-то иное, куда более сильное, неизмеримо сильнее?

Он почувствовал, как напряглось приникшее к нему тело подруги. Резким движением, выражающим чуть ли не отчаяние, она оттолкнула его:

— Ясно. Значит, эта любовь, о которой ты так хорошо говоришь, обращена к Маллии.

— Маллия? Выходит, ты ничего не поняла? Эта женщина — ничто. Мгновения, отданные плоти. Объятие, и не более. Тебе лучше, чем кому-либо известно, какое стечение обстоятельств толкнуло меня на эту связь.

В это самое мгновение из гущи мастиковых деревьев раздался вскрик. Вопль ярости и боли. Племянница Карпофора, мертвенно бледная, предстала перед ними. Калликст в ужасе спросил себя, сколько времени она там находилась.

— Ты, пошла вон! — дрожащим голосом приказала она Флавии.

Поколебавшись, девушка уступила, отошла шага на три, но остановилась, не в силах покориться и оставить Калликста сейчас, в таком положении. Она хотела что-то сказать, но тут племянница Карпофора накинулась на своего любовника:

— Повтори то, что ты сейчас сказал! Ну же, смелей!

При всем замешательстве он не колебался: