Адольф Мютцельбург - Невеста с миллионами Страница 47

Не оставалось ни малейших сомнений в том, что здесь еще бытовал обряд, с помощью которого аборигены Мексики вводили новорожденных в человеческое сообщество, то есть обряд, который мы называем крещением. Эта церемония также не обошлась без купели с водой, куда погружали младенцев. Затем рядом с мальчиками положили щит и меч или мотыгу, рядом с девочками — домашнюю утварь как символ их будущего предназначения. Все эти ритуалы сопровождались бурной жестикуляцией и пространными словоизлияниями и занимали немало времени. Но кульминация церемонии состояла в том, что у каждого ребенка брали немного крови из уха или языка. Считалось, что эта процедура нейтрализует эффект христианского крещения — ведь формально все индейцы поголовно уже несколько веков считались христианами. Одновременно детей посвящали особому богу-хранителю — нагуалю, с которым им предстояло быть тесно связанными на протяжении всей жизни.

Обычно такой нагуаль представлял собой какое-нибудь животное. Если, например, мальчику давали в нагуали волка, он оставался теснейшим образом связанным с этим животным, а со временем, когда усваивал определенные заклинания, мог в любой момент даже превратиться в волка. Если волк получал рану или погибал, индеец тоже заболевал или умирал.

Этим «крещением» религиозные церемонии завершились, и все участники торжества, воодушевляемые жрецами, запели какой-то гимн, стараясь перекричать друг друга. Потом по кругу пустили большие кувшины, из которых каждый с жадностью пил.

— Попробуйте, — предложил дон Гуарато Эдмону. — Такой напиток не причинит никакого вреда. Он немного одурманивает лишь индейцев, непривычных к спиртному.

— Не пей! — тихо, но решительно заявил Альфонсо. — Это очень хмельное питье.

Разумеется, после подобного предостережения Эдмон не последовал совету креола. Между тем выпитое уже стало оказывать свое действие на индейцев. Они сделались шумнее, оживленнее, развязнее. Молодые девушки затеяли танцы — сперва вокруг алтаря, а потом — разбившись на отдельные группы. Прекрасная юная индианка, на которую Гуарато обратил внимание своих спутников, застыла, прислонившись к алтарю. Она производила впечатление крайне утомленной или опустошенной после религиозного исступления, потому что совершенно не реагировала на то, что творилось кругом.

Танец постепенно стал общим — танцующим было уже тесно в пещере, и часть их выбралась из-под ее сводов на прилегающую каменную плиту. Кувшины с дурманящим зельем все еще передавались из рук в руки. Каждый пел, кричал, бушевал, как ему было угодно. Все происходящее грозило вскоре перейти в настоящую вакханалию. Эдмон и Альфонсо решили, что пора уходить. Однако дон Луис, казалось, думал иначе: его привлекали некоторые из индианок, и в первую очередь та, что стояла у алтаря.

— Черт побери, — заметил он, — как расцвела эта девчонка! Когда я прошлой осенью бежал с гасиенды, она была еще совсем ребенком. А теперь она заслуживает внимания. Впрочем, с ней можно не церемониться.

— Вот как? — равнодушно спросил Эдмон. — Выходит, вы уже это проверили?

— Еще бы! — рассмеялся Гуарато. — Если индианка кому-нибудь пришлась по душе, ее долго не упрашивают, а просто берут! А Дижаза — шустрая девица! Кровь у нее так и кипит! Но, я думаю, она любит меня!

В то самое время, когда оба друга уставились на эту индианку, она подняла голову и пристально посмотрела на них. Впрочем, взгляд ее казался бессмысленным, отсутствующим. Рядом с ней, на алтаре, стоял большой кувшин с опьяняющим напитком — она поднесла его к губам и медленно выпила. Затем вдруг выпрямилась, тряхнула головой и, схватив лежавший на алтаре кинжал, замахнулась им на неведомого врага…

— Ага, — с удовлетворением заметил Гуарато, — она собирается исполнить танец воина… это недурно, это развлечет вас. Такую фигурку, как у нее, еще поискать.

В этом он был прав. Лишь движение подчеркнуло в полной мере всю пропорциональность и красоту форм этой шоколадной Гебы. Она взмахнула кинжалом над головой, потом, сделав несколько шагов, вдруг откинулась назад и испустила пронзительный вопль. Затем, покачивая бедрами и вытянув далеко вперед руку с зажатым кинжалом, индианка двинулась вокруг алтаря в необычном танце — временами приплясывая, временами настороженно шагая, словно выслеживая врага, то бросаясь наземь и передвигаясь на четвереньках, то снова выпрямляясь во весь рост, подражая тем самым поведению воина.

— Дижаза танцует! Дижаза танцует! — крикнули несколько индейцев, и полюбоваться на этот танец собралась целая толпа. Эдмон и Альфонсо тоже присоединились к зрителям.

Неоднократно Дижаза делала вид, что собирается напасть на ближайших к ней индейцев, и те каждый раз с криком ужаса, то ли настоящего, то ли притворного, отшатывались от нее. Наконец она впервые приблизилась к нашим героям. Девушка поразительно напоминала ожившую бронзовую статую далекого прошлого — на прекрасном шоколадно-коричневом теле юной индианки играли красноватые блики огня, словно на старой бронзе, придавая ей нечто змееподобное, нечто вселяющее тревогу, но в то же время привораживающее, притягивающее взгляд. Не раз размахивала она кинжалом перед нашими героями, которые, разумеется, не отступали, опасаясь прослыть трусами и помня о том, что это всего лишь танец. Казалось, Дижаза пришла в исступление. Широко раздув ноздри и не сводя с незнакомцев сверкающих глаз, она с головокружительной быстротой описала вокруг них несколько кругов и вдруг метнула в их сторону кинжал. Эдмон вздрогнул — кинжал угодил ему в грудь. Издав пронзительный крик, Дижаза тут же исчезла в толпе индейцев.

— Будь кинжал поострее, эта безумная могла бы серьезно ранить меня, — улыбнулся Эдмон и наклонился, чтобы поднять упавший наземь нож.

— Боже мой… вы, надеюсь, не пострадали? — воскликнул Гуарато. — Вот сумасшедшая! Кто бы мог подумать! Не трогайте кинжал, он может быть отравленным!

— Ничего себе! — отозвался Эдмон, безуспешно пытаясь улыбнуться. — Уж это было бы совсем некстати! Тем более что я все-таки ранен, хоть и несерьезно.

— Какой ужас! — застонал Альфонсо, бледный как смерть. — Быстрее расстегните одежду! Дайте мне взглянуть!

Эдмон поспешно рванул сюртук, жилет и рубашку. На груди у него выступило несколько капель крови. В то же мгновение он вдруг схватил Альфонсо за руку, словно пытаясь удержаться на ногах. Однако рука его бессильно повисла, ноги подкосились, лицо превратилось в застывшую маску, и он рухнул на землю.

— Святая Матерь Божья, какое несчастье! — вскричал Гуарато, воздев руки. — Кинжал был отравлен! Что делать? На помощь! На помощь!