Габриель Ферри - Обитатель лесов Страница 48

Одновременно с этим возле палатки дона Эстевана раздался воинский клич, который прозвучал столь внезапно и ужасно, что казался нечеловеческим.

Испустивший этот крик Антилопа рванулся с высоты, где прежде сидел, вниз и точно молния упал в гущу белых.

Стократное эхо повторило крик Антилопы.

— Белые даже не собаки! — воскликнул индеец. — Они зайцы и неразумные звери.

С этими словами он уже был подле своих соотечественников.

Страшное смятение распространилось по всему лагерю мексиканцев. В темноте и в испуге все бегали зря, то натыкаясь друг на друга, то принимая своих за неприятеля.

Роковой час смерти пробил для защитников лагеря.

Напрасно они стреляли в индейцев: ни один выстрел не попадал в цель, и апахи даже не обращали никакого внимания на ружейный огонь.

Свирепые дикари, вооруженные томагавками и палицами, накинулись со всех сторон на бедных мексиканцев. Во главе краснокожих всадников в особенности выдавалась вперед высокая фигура Черной Птицы, заметная по неподвижности его правой руки. Как истый предводитель, неустрашимый индеец приказал привязать себя к седлу для того, чтобы иметь возможность распоряжаться лично и насладиться зрелищем кровопролитной бойни. Левая рука служила ему для управления лошадью, которою он старался давить своих побежденных врагов.

В течение нескольких минут томагавки и ножи дикарей произвели страшное опустошение в рядах мексиканцев. Трупы их валялись по всему лагерю. Еще некоторые из них продолжали защищаться с мужеством отчаяния, но большая часть оставшихся в живых старалась спасти свою жизнь бегством. Несмотря на то что авантюристы уже лишились главного средства для своего спасения — лошадей, которые разбежались или валялись мертвыми на земле, страх взял верх, и они, покинув свое последнее убежище, рассыпались по равнине.

Поражение мексиканцев было уже решено наполовину, когда побежденным мелькнул луч надежды.

Со стороны Туманных гор мчались по направлению к лагерю два всадника. К ним присоединилось еще несколько беглецов.

Этот неожиданный случай мог бы немного поправить дело, но, к сожалению, все беглецы, преследуемые по пятам индейцами, были пешие и не могли держаться против своих преследователей, сидевших на конях.

Напрасны были изумительные усилия одного из неожиданно прибывших всадников, который, вырвав томагавк у апахского воина, поражал им насмерть осадивших его со всех сторон индейцев. Товарищ его, которого тоже нельзя было распознать в темноте, успешно помогал ему в его геройских усилиях. Но вскоре на них накинулась такая масса индейцев, что не оставалось никакой надежды на успешное сопротивление.

Однако спустя немного времени можно было видеть, как один из защищавшихся всадников на великолепном коне одним ужасным прыжком перенесся через окружавшую его живую стену, и вскоре и лошадь и ездок, сидевший на ней, исчезли, несмотря на яростное преследование, опять в том же направлении, откуда появились.

Но что касаемо другого всадника, он не покинул поля битвы, и ужасный победный рев индейцев, потрясший окрестность, вскоре возвестил оставшимся в лагере золотоискателям исход борьбы.

Это был последний акт печальной драмы.

Каждую минуту кто-нибудь из рассыпавшихся по равнине беглецов или из находившихся еще в лагере мексиканцев падал под ударами свирепых дикарей.

Вскоре преследователи вместе с преследуемыми исчезли в темноте, где выстрелы мушкетов становились все реже, свидетельствуя об уменьшении числа сражавшихся.

Наконец все стихло.

Через несколько минут победители собрались вместе, держа в руках скальпы убитых белых, с которых капала неостывшая кровь.

Из всего многочисленного отряда авантюристов едва спаслось несколько человек, которым удалось в темноте ускользнуть от своих преследователей. Через час после окончания кровопролитной битвы вся обширная равнина, усеянная мертвыми и умирающими, осветилась огромным костром, составленным из зажженных повозок.

При свете этого костра можно было различить белого пленника, привязанного к стоящему поблизости дубу. Толпа индейцев, окружив его, плясала дикий танец.

Перед бывшею палаткой дона Эстевана сидели, как и за несколько часов перед тем, Черная Птица и Антилопа, точно два ангела смерти, ниспосланные для разрушения и истребления белых. Глаза их, казалось, с удовольствием лицезрели окружавшее их зрелище смерти, а уши с наслаждением прислушивались к стонам умирающих.

Мрачное небо, лишь кое-где освещенное красноватым отблеском костра, расстилалось над равниной скорби. Оба апаха хранили свое обыкновенное невозмутимое спокойствие, как будто они были совершенно чужды всему, что происходило вокруг них. Какое-то время Черная Птица и Антилопа сидели молча; наконец последний заговорил.

— Что слышит теперь Черная Птица? — обратился он к своему предводителю с вопросом.

— Два голоса, — отвечал тот, — голос лихорадки, сжигающей мозги моих костей и напоминающей, что следует прибегнуть к помощи врача моего народа. Еще он слышит трех воинов севера, спасающихся бегством, и голос друга, который говорит раненому предводителю своему: «Друг отомстит за тебя!»

— Хорошо, — спокойно отвечал Антилопа, — завтра с тридцатью нашими лучшими воинами я стану преследовать и этих белых.

Глава XX

Обратим теперь взоры к столь чудесно спасшимся трем охотникам, пустившимся в Золотоносную долину. Для этого мы должны опять вернуться к утру этого дня, имевшего столь грустный исход для экспедиции дона Эстевана.

Окрестность еще была погружена в темноту, начинавшую мало-помалу уступать место дневному свету. Густые тени от глубоких расселин ложились на отроги гор, у подножия которых резко выдавался одинокий утес. Позади утеса в бесконечную бездну низвергался шумный водопад, а по эту сторону скалы, имевшей форму тупого конуса, лежала неровная цепочка малорослых ив и хлопковых деревьев, указывающих на близость проточной воды.

Далее расстилалась необозримая равнина с дельтой, образуемой вилообразным разветвлением Рио-Гила, которая сквозь череду Туманных гор пролагала себе путь с востока на запад до самой вершины этого треугольника, открывающегося путникам во всем своем мрачном величии.

Дельта раскинулась на протяжении часа пути, но зато между обоими ее рукавами, образуемыми двойным разветвленным течением реки Гила, расстояние было почти втрое больше.

Стало заметно светлее: на зубцах гор заиграли синеватые отблески утра, и живописные вершины стали заметнее выступать из мрачной темноты. Мало-помалу стало виднее. На поверхности одиноко стоявшего утеса две пихты, свесившие свои черные корни в пропасть, простирали во все стороны гигантские ветви.