Альбер Бланкэ - Война амазонок Страница 48

– Непременно! Так и следует! – восклицала толпа с единодушным, восторженным увлечением, ясно обличавшим искусство руководителей возмущения.

– Нет, дети мои, лучше пойдем воздать ей нашу признательность за то, что она вняла голосу своего народа.

Ренэ, скрывшийся при начале этой сцены, вдруг прибежал и, расталкивая толпу, закричал:

– Вас обманывают!

При звуках знакомого голоса очнулась бедная Мансо.

– Говори же скорее, Мазарини еще в Париже? – спросила она, не скрывая своих кровожадных намерений.

– Нет, но король с королевой тоже покинули столицу!

– Они бежали!

– Этого не может быть! – воскликнул коадъютор, побледнев.

– Это уже совершилось, – подтвердил Ренэ.

– Но я поставил караульных около дворца и сам удостоверился…

– Я только что от ворот конференции, – возразил Ренэ. – Добежал сюда за четверть часа, а дорогой встретил карету короля в сопровождении телохранителей королевы.

– Они едут в Сен-Жермен!

– Нет, они свернули направо, в Сен-Дени.

– В Сен-Дени! – воскликнул прелат. – Туда собраны войска под командой Тюренна, который вчера ожидал только сигнала, чтобы вступить в Париж.

– С Мазарини во главе! Вот побоище будет! – сказала Мансо.

– Они заморят нас голодом! – подхватили носильщики.

– Это измена, гнусная измена в ту минуту, когда монсеньор проповедовал о мире!

На площади началась страшная суматоха, раздались такие оглушительные крики, что если бы королева могла их слышать из Сен-Дени, она ужаснулась бы. В бесчисленных криках, раздававшихся со всех сторон, господствовало одно слово, грозное, страшное слово: мщение!

– В Сен-Дени! – кричала Мансо, потрясая большим ножом, который она подхватила с прилавка мясника. – Ко мне, товарищи! Кто любит меня – за мной!

– В Сен-Дени! – повторяли тысячи голосов.

– Королева покинула свой народ – война! – провозглашала торговка, вне себя от жажды мести, охватившей ее душу и придавшей ее лицу геройское выражение, которое воспламеняет толпы, неодолимой силой увлекает к восстанию и мятежу.

Коадъютор опять взошел на верхние ступеньки и созерцал с мрачною радостью произведенное им зрелище.

«Дело идет на лад!» – думал он, прижимая руку к честолюбивому сердцу, которое, казалось, хотело выскочить.

– Но кто же нас поведет? Нам надо предводителя! – закричали носильщики, увлекаемые матушкой Мансо, которую за болезнью синдика они, видимо, признавали своей старшиной.

– Герцог де-Бофор! – вот кто должен быть нашим предводителем! Не он ли внук нашего любезного короля Генриха? – распоряжалась матушка Мансо.

– Где он? Бежим за ним.

Толпа, бросившаяся на улицу Сен-Дени, вдруг остановилась и повернула на улицу Сснт-Онорэ, внезапно в этой суматохе возвысился один голос:

– Вот наш предводитель! – закричал кто-то, покрывая оглушительный рев толпы.

Все глаза устремились на другой край площади, там открылось величественное и вместе с тем прекрасное зрелище.

Небольшой отряд амазонок выезжал на площадь; за ними следовало множество вельмож и слуг. Одна из амазонок, очаровательная блондинка, выехала вперед; на ней была одежда небесно-голубого цвета с белым шарфом вместо кушака; на голове пуховая шляпа, осеняемая голубыми и красными перьями. Словом, костюм этот был не без значения, потому что в нем соединялись цвета короля, Парижа и Орлеанского дома.

Прелестная амазонка была герцогиня Монпансье, внучка Генриха Четвертого.

– Да здравствует принцесса! – восклицали рыночные торговки. Дочь Гастона была для них олицетворением ненависти к Мазарини. Толпа угадывала это инстинктом, потому что принцесса никогда не выказывала публично своих чувств. Все припоминали, что Гастон Орлеанский, начиная от Шале и эшафотов, воздвигаемых Ришелье, был закоренелым врагом кардинала, первого министра, и что дочь пошла в отца.

– Да здравствует принцесса! – ревела толпа.

– Провались она совсем! – пробормотал коадъютор, уходя в церковь. – Нужно же ей было торопиться!

Луиза Орлеанская посылала улыбки и поклоны на все стороны и самоуверенно направляла свою лошадь в самую толпу. Но временами легкое облако тревоги пробегало в ее голубых и ясных глазах; казалось, упоительное торжество омрачалось ее мыслями:

«Где ты? Где ты, мой возлюбленный Франсоа? – думала она. – Достанет ли у слабой женщины мужества занять твое место?»

ГЛАВА XXII

Потайная дверь

Мы знаем, что герцогиня де-Лонгвилль, услышав шаги в своей комнате, соскользнула с высокой постели, не забыв вооружиться кинжалом.

Она спустилась с левой стороны, противоположной той, откуда слышались шаги дерзкого нарушителя ее покоя. Неслышно, но быстро она обошла кровать и, приблизившись к камину, в котором тускло догорали дрова, проворно подбросила кучу щепок.

Неизвестный последовал за ней. Мгновенно вспыхнувшее пламя озарило прямо перед ним амазонку, стоявшую в грозном величии. В ту же минуту осветилось и лицо ночного посетителя.

– Герцог де-Бар! – воскликнула герцогиня де-Лонгвилль придушенным от страха голосом, не сомневаясь в его злом умысле.

– Да, герцогиня, это я, – сказал он, отступая с выражением глубокой почтительности. – Это я осмелился явиться…

– Признаюсь, надо иметь много – более чем дерзость, – чтобы прокрасться ночью…

– Обвиняйте одно чувство – страстную любовь…

– Ужели это – любовь?

– Самая глубокая, самая страстная… И доказательством тому служит то, что до настоящей минуты эта тайна никогда не была высказана словами, только глаза мои невольно выражали ее.

– Человек, искренно любящий, не прибегает к подобным средствам.

– Сознаюсь, герцогиня, я был как безумный. Не более четверти часа, как я узнал, что вы здесь, в этом замке, что вы занимаете известную мне комнату. Безумная мысль промелькнула у меня в голове: я заставлю ее выслушать меня и узнать, какая мучительная страсть бушует в душе моей, страсть к совершеннейшей красоте…

– Дворянин, достойный этого звания, идет прямо и открыто к своей цели, не прибегая к потайным дверям.

– Совершенно справедливо, но повторяю вам, я ослеплен страстью, которая увлекает меня неотразимой силой.

– Довольно! Довольно!

– Герцогиня, выслушайте меня! Если б вы знали…

– Я слишком много слушала! Прошу вас, уйдите!

– Герцогиня! – воскликнул де-Бар, сильно побледнев.

– Что же вы стоите? Разве вы не поняли меня?

– Нет, понял, но уйти не могу. Я преодолел так много преград, что не могу остановиться на этом. Вы должны выслушать меня, должны и…