Белая роза - Маке Огюст Страница 48

Фрион взглянул на небо, и смысл этого взгляда не смог бы объяснить ни один человек на земле. Потом он оторвал взгляд от святых небес и перевел его на всесильное ничтожество, которое распростерлось у его ног. Первой мыслью его было немедленно возобновить борьбу, чтобы покончить, наконец, с роковыми несчастьями этой проклятой семьи. Но потом, сопоставив свои ничтожные силы пигмея с коварством гигантов, он встал, накинул на плечи плащ и бросился вон из дворца, чтобы после всех этих миазмов вдохнуть, наконец, чистого воздуха.

— О, Эдуард! — стенала герцогиня. — О, дорогой мой Йорк! Я убила наше последнее дитя!

И было далеко слышно, как ее увенчанная короной голова стучит по сверкающему дубовому паркету.

После катастрофы, случившейся в Бермондси, Кэтрин Гордон стала пленницей Генриха VII. Герцогиню Йоркскую поместили в темницу в этом же аббатстве. Относились к ней с глубоким почтением, но и стерегли со всей тщательностью. Король позволил видеться с Кэтрин только своему капеллану, которому он поручил решить вопрос о ее разводе с Ричардом.

Капеллан, будучи доверенным лицом английского Соломона, действовал настойчиво и целеустремленно. Но добиться согласия Кэтрин оказалось совсем непросто. Слабый человек, потерявший ко всем доверие, становится крайне неуступчивым. А у Кэтрин было предостаточно поводов не доверять всем и вся.

К этому времени беззащитная женщина успела пережить предательство Сюзанны, угодила в расставленную в аббатстве западню, стала жертвой похищения, а вдобавок ко всему она еще и сильно страдала, не получая никаких сведений о Ричарде. Всего этого было вполне достаточно, и она вела себя недоверчиво, неуступчиво и настороженно, как того требовал ее проницательный разум. Сказалось и ее искусство выстраивать политические комбинации, которым она овладела при дворе шотландского короля.

Такая недоверчивая и неуступчивая Кэтрин была бы явно не по зубам своим тюремщикам, если бы не одно роковое обстоятельство, из-за которого ее положение становилось весьма уязвимым. Заключалось оно в том, что Кэтрин очень любила Ричарда, а после его поражения она совсем потеряла голову от любви. То, что в другом человеке неминуемо задушило бы любовное чувство, например, сомнения, разочарование, разлука, в случае Кэтрин лишь укрепило ее любовь. Она знала, что Ричард невиновен, понимала, что он предан своему высшему предназначению и гордилась тем, что служит для него источником вдохновения. Она видела, что благородный сын Эдуарда, пренебрегая опасностями, рискуя жизнью, твердо идет к цели и ведет за собой свою подругу, и это стало для нее лучшим доказательством истинности его происхождения. Кэтрин так сильно любила Ричарда, как супруга и короля, что уже не нуждалась в доказательствах того, что он действительно принц. Она совершенно смирилась с тем, что королева-мать унесла с собой в могилу последнюю надежду на официальное подтверждение ее родства с Ричардом. Кэтрин и так была в этом уверена. Она просто верила, как верят только апостолы и великомученики.

Капеллан решил воспользоваться изоляцией Кэтрин от внешнего мира и ее угнетенным состоянием и, не теряя времени, перешел в наступление. Он заявил, что король не может выпустить на свободу неразумную женщину, утверждающую, что она носит титул герцогини Йоркской. По существу, утверждал капеллан, она узурпировала этот титул, и поэтому проявление милости к ней просто невозможно.

На это Кэтрин ответила, что она и не просит милости, что она вышла замуж за принца из рода Йорков и у алтаря получила от него не только обручальное кольцо, но еще и имя и честь, которые намерена хранить до последнего вздоха.

На обвинения своего супруга в самозванстве и преступном завладении титулом она ответила, что долг священнослужителя заключается в уважении святости брака, а не в том, чтобы оскорблять жену клеветой на ее мужа. К этому она добавила, что самозванство еще никем не доказано, а победа Генриха и его откровенное везение говорят лишь о том, что он всего-навсего сильнее своего противника. В дальнейшем же, — заключила Кэтрин, — она готова объяснять мотивы своих действий только суду, который она признает соответствующим ее положению.

Капеллан покинул ее в полном замешательстве. Он не ожидал, что девушка будет защищаться, как львица. Но король вновь отправил капеллана к Кэтрин и велел объявить ей, что напрасно она пытается демонстрировать героизм, что самозванец уже схвачен, и его поведение не свидетельствует о том, что он благодарен жене за ее преданность и отвагу. И вообще, не исключено, что он уже мертв и всеми забыт.

Генрих ожидал, что она содрогнется и проявит слабость. Но Кэтрин только пожала плечами и с презрительной улыбкой ответила, что если бы Ричард был мертв, то король не упорствовал бы, не стал бы держать взаперти бедную вдову и не добивался бы от нее никому не нужных заявлений. Преследование жены, — заявила Кэтрин, — само по себе говорит об участи ее мужа. Поэтому она уверена, что принц жив, здоров и на свободе, и вообще она верит, что удача еще улыбнется ему.

Заявив все это, она отпустила капеллана с миром. Генрих VII понял, что пытается голыми руками взломать железную дверь и что, действуя таким образом, он ничего не добьется. Тогда он взялся за Сюзанну и стал угрожать, что Кэтрин ждет суд, и ей отрубят голову, если эта упрямица, полагающая, что ее поддержат Шотландия и герцогиня Бургундская, будет и дальше настаивать на том, что она жена истинного герцога Йоркского.

Растерянная, полубезумная Сюзанна рассказала королю все, что знала: о ее договоренности с герцогиней, о том, что герцогиня колеблется, что она поссорилась с Ричардом, и что всем известна их взаимная неприязнь. После этого Сюзанна внезапно отправилась во Фландрию, решив, что назло Маргарите и всему миру она сама спасет Кэтрин. Генрих с трудом скрывал свою радость. Узнав, что между его врагами возникли раздоры, он начал придумывать политические ходы, которые позволили бы вбить еще один клин между ними.

Надо сказать, что этот монарх отличался большой разборчивостью и предусмотрительностью. Он не любил действовать в манере Александра Македонского, предпочитая не рубить, а распутывать узлы. Даже если требовалось длительное время, чтобы распутать узел, он все равно считал, что это лучше, чем поспешно рубить сплеча. Нет ничего приятнее сердцу и уму, говорил Генрих, чем разорять вражеские гнезда, побеждать врагов одного за другим, а еще лучше — одних врагов руками других. Его предшественник, Глостер, скорее всего, покончил бы с Йорками гораздо быстрее. Он послал бы в Боули хорошего специалиста с хорошим кинжалом, а затем устроил бы там большой пожар, чтобы замести все следы. Но такие решительные действия, полагал Генрих, имеют свои недостатки. Свидетельством тому — убийство детей в Лондонском Тауэре. Ведь разве не из-за Глостера кинжал убийцы не достиг цели? В результате Ричард Йоркский до сих пор жив, а он вынужден разбираться со всем этим.

Рассуждая таким образом, Генрих VII пришел к выводу, что сейчас он должен действовать особенно неспешно и осторожно. Он начал тщательно изучать характер Кэтрин, полагая, что это может оказаться полезным. Он посещал церковные службы, которые вел приор Боули, пытаясь добиться от него выдачи узника. О том, что Ричард попытается самостоятельно сбежать из приорства, не могло быть и речи: вокруг него была выставлена многочисленная и неподкупная стража. И, тем не менее, оставлять все так, как есть, было бы весьма неразумно. Поэтому в хитроумной голове монарха непрерывно крутились сотни хитрых и смелых проектов, но решение проблемы никак не удавалось найти.

Но внезапно фортуна смиловалась над ним. Его посланник привез из Фландрии письмо от герцогини Бургундской. И вот это уже была победа, причем победа полная и окончательная. Теперь интрига исчерпала себя, и ее исход стал абсолютно ясен. Ему не надо больше осторожничать, и если возникнет необходимость, то он покончит со всем быстро и решительно. Отныне речь уже не идет о том, что Йорк противостоит Ланкастеру, что законный король пытается отнять корону у узурпатора, что жертва заговора демонстрирует старые шрамы, зовет в свидетели королеву-мать и очаровывает Англию своими невзгодами, словно в них состоит вся его привлекательность. Теперь все будет не так. Благодаря письму герцогини все роли переменились: Генрих теперь жертва и положительный герой, который защищается от ничтожества, мошенника, пытающегося присвоить никому не нужный хлам, от незаконнорожденного еврея. Затеянная им война, это по существу вооруженный разбой. Генрих теперь выступает, как поборник справедливости. Англия благословит его за то, что он подавил этот бунт, и обяжет его покарать самозванца. Его сила, по мнению Генриха, безмерно возросла, и его скорый триумф не вызывает сомнений. Теперь он может играть со своими врагами, как тигр, в когтях которого бьются два трепещущих олененка.