Александр Бушков - Ковбой Страница 5

«Вот сукин кот, - подумал Бестужев. - Он же изъясняется языком хлестких газетных врак, скотина этакая…»

- Боюсь, вас кто-то ввел в заблуждение, милейший, - сказал он холодно. - Ничего подобного на «Титанике» не было.

- Но ведь говорят и пишут…

- Вам не кажется, что м н е как-то виднее?

Незваный гость вовсе не выглядел особо обескураженным. Он тихонько заговорил, прямо-таки зашептал доверительно:

- Вам, кончено, виднее… Но читателям, поймите вы, интереснее совсем другое. В конце концов, что нам, немцам, какой-то британский пароход? Нам-то с чего их особенно выгораживать? Господин инженер, ну будьте вы разумным человеком. Вы и представить не можете, сколько при умелой постановке дела можно будет зыжать из издателя… - он закинул голову, прикрыл глаза и мечтательно продолжал: - Уникальные свидетельства выжившего пассажира… Очевидца жутких, кошмарных сцен на борту тонущего корабля… Я мог бы честно поделить пополам все, что на этом удастся заработать. Разве вам не нужны деньги?

- Вы знаете, я выздоровел, - сказал Бестужев. - Совершенно.

- Рад за вас, но при чем тут…

- А что тут непонятного? У меня вполне хватит сил выставить вас отсюда, а то и с лестницы спустить, - он нехорошо усмехнулся. - Думается, для вас это не будет чем-то особенно новым,,.

Он не двигался с места и не делал резких движений, но человечек все равно отступил на шаг и воскликнул встревоженно:

- Ну! Ну! Мы в свободной стране, где свободная пресса имеет право…

- Врать беззастенчиво?

- Да ладно вам…

- И что же? - спросил Бестужев. - В вашей свободной стране представителей свободной прессы никогда не спускают с лестницы? Ваша суетливость свидетельствует об обратном…

- Гром вас разрази, ну давайте поговорим, как разумные люди. Неужели вы не понимаете всех выгод…

Дверь распахнулась, и на пороге возникла фройляйн Марта. Сделав два шага в палату, она остановилась, скрестила руки на груди и ледяным тоном произнесла:

- Вы здесь, герр Как-Вас-Там? Вам мало, что дважды вас уже выводили?

И двинулась к ним, словно ожившая кариатида. Пожалуй что, при ее комплекций она могла сграбастать репортеришку за ворот и вынести в вытянутой руке, как нашкодившего котенка. Судя по искривившемуся в нешуточном испуге лицу журналиста, эти соображения не одному Бестужеву пришли в голову…

Сиделка, однако, остановилась на полпути, простерла руку в сторону распахнутой двери - не вытянула, а именно что простерла - и непререкаемым тоном отрезала:

- Вон отсюда!

Она была монументальна и непреклонна, как египетский сфинкс. После короткого промедления репортер, жалко улыбаясь, втянув голову в плечи, юркнул к двери (предусмотрительно обогнув сиделку на приличном расстоянии, как крохотный рыбачий ялик огибает скалу), спиной вперед вывалился в нее, глупо улыбаясь и беспрестанно кланяясь, тут же его и след простыл.

- Отвратительный субъект, - в сердцах произнесла сиделка. - Самое печальное, что это немец… Слава богу, из этих тупых пруссаков, лютеранских заблудших овец… Добрый католик такого поведения устыдился бы…

- О да, - сказал Бестужев.

Поскольку он, точнее, Штепанек, происходил из Австрии, фройляйн Марта и его полагала добрым католиком - а у Бестужева хватало такта ее не переубеждать…

Глава Вторая

облагодарить за неожиданное спасение Бестужев не успел - фройляйн Марта, глядя на него с некоей материнской гордостью, сказала проникновенно:

- Лео, мальчик мой, рада вам сообщить, что ваши неприятности, в сущности, подошли к концу. Доктор сказал, что вы совершенно здоровы, и это прекрасно…

Глаза у нее даже увлажнились чуточку - доброй фее Бестужева отнюдь не чужда была извечная немецкая сентиментальность. Сам он, испытывая весьма сложные чувства, спросил осторожно:

- Значит, я могу покинуть больницу?

- О да, нет нужды вас здесь более удерживать, с вами все отлично…

Смешно, но в первый момент Бестужев вместо радости ощутил легонький приступ неуверенности и даже, откровенно говоря, страха"- уходить предстояло в совершеннейшую неизвестность, абсолютно незнакомый мир. Однако он тут же отогнал эти мысли, никак не подобавшие офицеру и человеку его рода занятий.

Фройляйн Марта тем временем, выглянув в коридор, отдала вполголоса какое-то краткое распоряжение - и очень быстро в небольшой больничной палате появилась целая процессия из трех больничных служителей, выступавших вереницей с видом серьезным и сосредоточенным, словно, прости господи, иеромонахи на крестном ходе.

Передний внес и поставил рядом с кроватью деревянную стойку, на которой, аккуратно развешанный на плечиках, красовался костюм Бестужева. Второй положил на кровать большую картонную коробку, третий поставил на тумбочку такую же коробку, но значительно меньших размеров. Вслед за тем троица, повернувшись едва ли не с солдатской четкостью, той же гусиной вереницей прошествовала к двери и исчезла в коридоре.

Присмотревшись, Бестужев не без скорби покачал головой. Собственно говоря, это был не костюм, а то, что от нега осталось. Сразу видно, что над ним долго трудились с исконно немецким усердием, приложили все усилия, и все равно костюм от шикарного парижского портного, в котором Бестужев чувствовал себя своим среди пассажиров первого класса, теперь выглядел крайне предосудительно. Местами ткань потеряла цвет,

местами топорщилась, несмотря на старательную глажку, костюм выглядел так, словно его обладатель этак с полгода ночевал в нем под мостами на манер парижского к л о ш а р а, не снимая ни разу.

Штиблеты от столь же модного и дорогого мастера смотрелись еще более уныло: соленая ледяная вода оказала на них прямо-таки оскверняющее действие. Шляпа, без сомнения, выглядела бы столь же убого, но ее не было в большой картонной коробке, она, надо полагать, до сих пор плавала где-то в Атлантическом океане… Сорочка, исподнее, жилет, галстук - все это гоже потеряло респектабельный вид. Золотые карманные часы внешних повреждений не имели, но они не шли.

- Мастер говорит, что механизм безнадежно испорчен пребыванием в воде, - грустно сказала фройляйн Марта. - Жаль, такие красивые…

- Жаль,- отстраненно кивнул Бестужев. Запасная обойма для браунинга, подтверждая

знаменитое бельгийское качество, пребывала, сразу видно, в удовлетворительном состоянии, даже ржавчиной не подернулась. Самого браунинга в коробке не было: вероятно, Бестужев его утопил, бултыхаясь в ледяных волнах, ведь если бы у него забрали оружие в той, первой, больнице, как некий неподобающий предмет, то и обойму бы прихватили заодно. Портсигар целехонек, что ему сделается, хотя, разумеется, пуст - все папиросы превратились в кашу, и их, конечно же, выкинули. Бумажник разбух и покоробился, в нем остались только монеты. Фройляйн Марта тут же прокомментировала: