Дмитрий Федотов - Однажды в Париже Страница 5

Глава первая, в которой лейтенант де Голль получает тайное задание от «серого кардинала»

Прогулка по ночному Парижу — опасное развлечение. Особенно в одиночку. А уж человек, выбравший для променада окрестности церкви Сент-Эсташ и огромного рынка по соседству, может считаться безнадежным и неисцелимым безумцем.

Торговые ряды к ночи затихали, но тишина была мнимая. В домах торговцев, сараях и складах, окружавших рынок, бурлила загадочная ночная жизнь, и контрабандист, сбывающий галантерейщику или портному тюк кружева из Фландрии, делал вид, будто не замечает переодетого монаха, пришедшего порезвиться с двенадцатилетней девчонкой. Местные обыватели считали странным то редкое утро, когда поблизости от рынка не поднимали неведомо чей труп или не находили раненого. А уж кровавые брызги на мостовой вперемешку с выбитыми зубами или выпотрошенные дорожные мешки, лоскуты порванной одежды, забытый башмак без каблука, пряжка с чьей-то шляпы — так и вовсе дело житейское и привычные детали пейзажа.

Анри де Голль, лейтенант конной роты гвардии его высокопреосвященства, оказался после полуночи на узкой улочке, что вьется вокруг церкви Сент-Эсташ, не из любви к нелепым приключениям. Он исполнял долг — долг друга и родственника.

Еще в обеденное время его кузен, виконт Эжен де Мортмар, появился на пороге комнаты де Голля, которую он снимал в доме портного Беранже на улице Святого Доменика, недалеко от Гревской площади.

— Она зовет, — сказал кузен. — Ты ведь выручишь меня?

Сие означало: любовница де Мортмара назначила ему этой ночью свидание, и кузен нуждается в вооруженном спутнике, который будет ждать его возле дома прелестницы часа полтора или два. Возможно, намного меньше — если снотворное зелье не подействует и любовнику придется удирать от яростного супруга.

— Ты всегда можешь на меня рассчитывать, — ответил Анри.

А что еще он мог сказать? Обязанность родственника и друга — стоять на часах, положив руку на эфес шпаги. Мало ли какую пакость затеет рогатый муж? Будь красавица графиней, можно было бы ждать нападения убийц с кинжалами. А супруг буржуазки скорее уж подговорит плечистых приказчиков из своей лавки, и они так отделают любовника палками, что полгода в постели проваляется…

Так что следовало вечером зайти домой и надеть поверх кожаного колета стальную кирасу, а поверх кирасы — длинный и плотный темный плащ, да прицепить к поясу длинный кинжал, да еще отстегнуть от шляпы панаш из дорогих перьев, оставив его дома вместе с золотой пряжкой. Было еще одно дело — как следует надушить платок. Аристократ, оказавшийся на грязной парижской улице, лишь тем и спасался, что прижимал к носу платок, чтобы перебить вонь, идущую от середины мостовой. Улицы столицы мостили с таким расчетом, чтобы вся грязь стекала в середину, образуя что-то вроде сточных канав.

Связь Эжена с хорошенькой буржуазкой уже начала беспокоить Анри — она почему-то необъяснимо затягивалась. Как будто мало в Париже дам и девиц! Как будто нельзя найти себе подругу при дворе! Подругу знатную, связь с которой послужит к чести молодого дворянина.

Невольно вспомнилась герцогиня де Шеврёз. За ней тянулся хвост из любовников длиной, пожалуй, в пару лье! Красотка Мари Эме — а герцогиня была удивительно красива — не пропускала ни одного милого приключения. Вот бы такую красавицу и найти де Мортмару. Такую, да не совсем. Шевретта, как ее прозвал кардинал Ришелье, умудрялась втравливать всех своих любовников в политические интриги, кое-кому ее шалости даже стоили головы. Анри пришла в голову скандальная история с графом да Шале, имевшим несчастье влюбиться в герцогиню. Кончил граф плохо…[3] Бр-р! — де Голль невольно передернул плечами. Но есть же, в конце концов, дамы, которых не обуял бес политики… со столь же тонкими талиями и быстрыми лукавыми глазами?..

Разумеется, Анри не торчал, как монумент, у дверей дома, где в комнатушке под самой крышей красавица-буржуазка принимала кузена Эжена. Де Голль прогуливался поблизости по противоположной стороне улицы, стараясь держаться в тени, а лакей де Мортмара, Гаслен, уселся на корточках у стены и, похоже, заснул. Это было непостижимо — спать на улице февральской ночью, когда по улицам гуляет резкий и холодный ветер, когда вдруг разверзаются хляби небесные и четверть часа кряду сыплется снег, но этого оказывается достаточно, чтобы образовалась скользкая слякоть. Однако лакей, завернувшись в хороший суконный плащ, нашел, как видно, подветренное местечко.

Анри тоже начал было присматриваться к ближайшей подворотне, где заметил брошенную кем-то большую корзину для белья, которую вполне можно приспособить в качестве табурета, а пока от скуки повторял стихотворение Вуатюра, которым собирался блеснуть в гостиной Мортмаров. Там иногда появлялась, когда была свободна от дежурств, Катрин де Бордо, юная фрейлина ее величества королевы Анны. Мадам де Мортмар привечала Катрин, надеясь, что беспутный сынок наконец-то разглядит в этой милой девушке будущую супругу. А де Голль, наоборот, молился Богу, чтобы такой беды не случилось, поскольку сам охотно бы назвал Катрин невестой.

Увы — фрейлина ее величества не могла снизойти до лейтенанта роты конных гвардейцев кардинала Ришелье по трем причинам. Во-первых, родня для того и пристроила Катрин на это место, чтобы она обратила на себя внимание богатого и родовитого жениха. Во-вторых, особы, приближенные к королеве, объявили негласную войну особам, приближенным к ее врагу, кардиналу Ришелье. Ну а в-третьих, Анри не мешало бы подняться хоть на одну ступеньку по служебной лестнице, потому что жалованья, которое гвардейцам кардинала платят регулярно, чего не скажешь о мушкетерах короля, для содержания семьи все равно не хватит.

К сожалению, сердцу не прикажешь, и Анри пытался ухаживать за Катрин с известной неловкостью истинно влюбленного человека. Она эти ухаживания принимала, не отвергала сразу, и Анри полагал в самое ближайшее время объясниться с девушкой. Конечно, она не бросится в его объятия с криком «твоя навеки!», но, может, хотя бы поставит какие-то условия и тем даст надежду исстрадавшемуся лейтенанту?..

Сонет Вуатюра был многословен и страдал вычурностью, но мода есть мода, и Анри мужественно и мрачно бормотал почти без остановки:

О дивные цветы, что манят красотой,И круг невинных нимф, питомицы Авроры,Созданья, что давно ласкают солнца взорыИ небеса с землей прельщают красотой…

Сонету аккомпанировал доносившийся с рынка и от складов приглушенный шум — там, кажется, кого-то били; возможно, если учитывать здешние нравы, били за дело. Анри на всякий случай попробовал, как шпага выходит из ножен. Он не собирался драться этой ночью, но распаленные побоищем парни могли сгоряча напасть на первого встречного — просто так, чтобы покуражиться.