Первая Пуническая война - Михаил Борисович Елисеев Страница 5

подчинить себе прежнее население, поскольку иолаи укрылись в горной его части, соорудив подземные жилища, и держали на пастбищах многочисленные коровьи стада и получали от них в изобилии пропитание, имея в достаточных количествах молоко, сыр и мясо. Покинув равнинную часть острова, они избавились от тягот /полевых/ работ и, обитая в горах, вели жизнь, лишенную тягот, и питались упомянутой едой. Несмотря на то что карфагеняне неоднократно посылали против них значительные силы, благодаря труднопроходимой местности и недоступности своих подземных жилищ туземцы оставались непокоренными. Наконец, когда римляне добились преобладания и стали неоднократно выступать против туземцев, те продолжали оставаться неуязвимыми для вражеских сил по указанным выше причинам» (Diod. V, 15). Горцы были людьми воинственными, смыслом жизни которых были грабительские набеги на земли соседей: «Горные жители составляют племени: параты, соссинаты, балары и акониты, живущие в пещерах. Хотя у них и есть некоторое количество земли, годной для посева, но они даже и ее засевают небрежно; они грабят поля земледельцев, не только тех, что живут на острове, но и поля на материке, в особенности же писатов, к которым они переправляются морем» (Strab. V, II, 7). Положение дел долго не менялось в лучшую сторону и после появления на Сардинии римлян.

Первые финикийские колонии появились на Иберийском полуострове еще до основания Карфагена. Город Гадес[15], известный своим храмом Мелькарта (у греков Геракла), был основан в 1100 году до н. э.[16], но в итоге оказался под властью пунийцев. И произошло это тогда, когда жители Гадеса, не в силах сдержать натиск местных племен, обратились за помощью в Картхадашт. Карфагеняне оказали вооруженную поддержку своим финикийским родичам и отбросили иберийцев от Гадеса, но при этом соблюли и собственные интересы. Как посетовал Юстин, пунийцы «сами еще более несправедливо подчинили своей власти часть [этой] провинции» (XLIV, 5). Таким образом Гадес оказался в зависимости от Карфагена.

Закрепившись на юго-западе Иберийского полуострова, карфагеняне получили доступ к его богатейшим ресурсам. Во-первых, они могли теперь беспрепятственно вербовать испанских наемников и, во-вторых, проникли на серебряные рудники. Именно с испанским серебром связывали некоторые авторы античности быстрый рост могущества Карфагена: «Доставляя серебро в Элладу, Азию и всем другим народам, финикийцы накопили огромные богатства. При этом стремление купцов к наживе было столь велико, что когда корабли были уже слишком загружены, но серебро еще оставалось в избытке, они отсекали свинцовые части якорей и использовали вместо них серебряные. Занимаясь в течение многих лет этой торговлей, финикийцы достигли значительного могущества и основали множество поселений – одни на Сицилии и близлежащих островах, другие – в Ливии, на Сардинии и в Иберии» (Diod. V, 35). Впрочем, влияние карфагенян в Испании в данный период не было значительным и не шло ни в какое сравнение с тем положением дел, которое сложится в этом регионе накануне Второй Пунической войны.

Но был еще один важный момент, напрямую связанный с установлением карфагенского протектората над финикийскими колониями Иберии – пунийцы получили выход в Атлантический океан. Теперь карфагеняне осуществляли экспедиции вдоль западного побережья Африки и совершали рейды на север к «Оловянным островам». Иногда эти острова называют Касситеридские или Эстримнидские. О том, что это были за острова, существует масса версий и предположений, одни исследователи отождествляют их с Бретанью[17], другие – с Корнуоллом на Британских островах[18]. Достоверно можно утверждать лишь одно – они находились к северу от Лузитании. Однако где конкретно – ведомо только олимпийским богам. Возможно, это было связано с тем, что карфагеняне очень серьезно относились к тому, чтобы держать свои торговые пути в тайне от конкурентов. Сохранился рассказ Страбона о том, на какие ухищрения шли пунийцы, чтобы сохранить в секрете путь к Касситеридским островам: «В прежние времена только одни финикийцы вели эту торговлю из Гадира, так как они скрывали ото всех путь туда. Когда римляне однажды пустились преследовать какого-то финикийского капитана корабля, чтобы самим узнать местонахождение торговых портов, то этот капитан из алчности намеренно посадил свой корабль на мель, погубив таким же образом своих преследователей. Сам, однако, он спасся на обломках разбитого корабля и получил от государства возмещение стоимости потерянного груза» (Strab. III, V, 11). Но при этом карфагеняне никогда не занимались пиратством. Недаром Цицерон сравнил их с этрусками, для которых морской разбой был весьма прибыльным делом: «ведь из самих варваров ранее никто не жил у моря, кроме этрусков и пунийцев; одни из них жили у моря с целью торговли, а с целью разбоя – другие» (De re pub. II, IV).

Со временем в сферу влияния Карфагена вошли Балеарские острова, где пунийские военачальники вербовали отряды знаменитых на все Средиземноморье балеарских пращников.

* * *

Буквально несколько слов о государственном устройстве Карфагена. Практически все, что нам известно по данному вопросу, мы знаем из «Политики» Аристотеля. В одном из разделов этой работы ученый сравнивает политические учреждения Спарты, Крита и Карфагена. О Картхадаште он пишет в самых превосходных тонах: «И карфагеняне, как полагают, пользуются прекрасным государственным устройством, которое во многих отношениях отличается от остальных; в некоторых частях оно сходно главным образом с лакедемонским. Вообще эти три государственных устройства – критское, лакедемонское и карфагенское – до известной степени очень близки друг к другу и значительно отличаются от остальных. Действительно, многие стороны государственной жизни устроены у карфагенян прекрасно. Доказательством слаженности государственного устройства служит уже то, что сам народ добровольно поддерживает существующие порядки и что там не бывало ни заслуживающих упоминания смут, ни тирании» (II, VIII, 1). Скажем так, смуты в Карфагенской державе были достаточно серьезные, но то, что ни одна из них не увенчалось успехом, – факт, сомнению не подлежащий. Поэтому Юстин, рассказывая читателям о Картхадаште, отметил: «Насколько славной была его военная доблесть, настолько же его внутренняя жизнь была полна раздоров» (XVIII, 6).

Аристотель продолжает развивать свою мысль и вновь сравнивает Спарту и Карфаген: «Сходство с лакедемонским государственным устройством в следующем: подобно лакедемонским фидитиям, в Карфагене существуют сисситии товариществ; эфорам соответствует должность ста четырех (отличие – и в положительную сторону – этих ста четырех от эфоров заключается в следующем: в то время как эфорами бывают первые попавшиеся, сто четыре избираются исключительно из людей благородного происхождения); цари и герусия соответствуют лакедемонским царям и геронтам, причем опять-таки преимущество заключается в том, что в Карфагене цари не должны непременно происходить ни из одного и того же рода, ни из какого попало, но должны принадлежать к выдающемуся роду… избираются из числа этих, а не по возрасту» (II, VIII, 2).