Мишель Зевако - Сын шевалье Страница 50

— Ради меня! Все это ради меня!

Она взглянула не Жеана, трепетавшего от радости такой невыносимо-сильной, что ему казалось, будто сердце сейчас разорвется у него в груди. Умоляюще протянув к нему свои прекрасные руки, она пылко воскликнула:

— Будьте осторожны! Вам грозит опасность.

И добавила с внезапной горячностью:

— Отчего эти лучники, эти гвардейцы подоспели так кстати? Кто-то предупредил их?

Тень прошла по лицу Жеана. Сколь ни была она мимолетной, Бертиль уловила ее, ибо любящее сердце проницательно.

— Значит, вы это тоже заметили? — сказала она живо.

— Да, — откровенно признал он, — и я догадываюсь, кто за этим стоит.

— Это он! Тот негодяй, что похитил меня. Не сомневайтесь. Этот человек уже питал к вам смертельную ненависть. Но, стало быть, он знал, что вам придется столкнуться с королем? Возможно, именно он завлек вас, подстрекнул, направил вашу руку? Быть может, он — или его сообщники — измыслил это все, чтобы избавиться от короля?

Он вздрогнул. Эти слова, продиктованные ей божественным внушением, настолько совпадали с, собственными его раздумьями и догадками, что он не мог не поразиться подобному обстоятельству. Она же продолжала с еще большим волнением:

— Вы знаете, что он полагал, будто вы арестованы?

— Да. Я слышал, как он сказал вам, что я закован в цепи и брошен в темницу Шатле.

— Но вы не слышали, как он расписывал мне ожидающую вас казнь и уготованные вам муки. Постойте… да, я готова поклясться… он проговорился, сказав, что это казнь для царе… цареубийц, вот что он имел в виду! Он знал, повторяю вам! О, будьте же осторожны, молю вас!

Увидев ее волнение, ее тревогу — за него, ради него! — он ощутил ослепительное, бесконечное счастье. Опьянев от восторга, он стал успокаивать ее. Конечно же, он будет осторожен. Ей не следует беспокоиться.

Но убеждал он ее в этом словно бы сквозь зубы, похожий на льва, который с презрением отворачивается от слишком слабого противника. Она поняла, что, как и прежде, его не заботит собственная безопасность. Тонкое лицо ее страдальчески искривилось, она с болью покачала головой — и вдруг воспряла духом. Вдохновение осенило ее. Поглядев ему в глаза, она сказала жалобно:

— Если вы не будете осторожны и если с вами случится несчастье, что станет со мной? Кто защитит меня?

Он смертельно побледнел, и вся радость его мгновенно испарилась. Ибо она инстинктивно нашла убийственный, неотразимый аргумент. И он произнес тоном, который уже не оставлял никаких сомнений в его искренности:

— Да, я буду осторожен, клянусь вам! Потому что вы правы. Если со мной случится несчастье, защитить вас будет некому.

На сей раз она могла вздохнуть с облегчением. Ради нее он сделает то, чем пренебрег бы ради себя самого. И она вновь заговорила о Кончини:

— Этот человек опасен… поверьте мне, это голос сердца. К тому же, возможно, не он один замышляет погубить вас.

Он опять вздрогнул. В очередной раз она удивила его, угадав то, чего не могла знать. А она продолжала:

— Вам надо беречься, как никогда. Вас хотят не только умертвить, но и обесчестить.

— Каким образом? — удивленно спросил он.

— Этот негодяй посмел утверждать, будто вы занимаетесь ужасным ремеслом у него на службе.

Он сказал очень спокойно:

— Каким ремеслом? Уж не заявил ли он, что я наемный убийца?

— Да, — ответила она просто.

Он выпрямился и гневно бросил, сверкнув глазами:

— Мерзавец нагло солгал!

Если бы Жеан удовлетворился этим восклицанием, Бертиль совершенно успокоилась бы. К несчастью, он решил объясниться до конца:

— К человеку, которого мне указали, я подхожу при всем народе и при свете дня. И честно вызываю его. Я дерусь всегда один на один, шпага против шпаги! Иногда один против двоих! И грудь моя открыта для ударов. Я рискую жизнью. Это не убийство, а честный поединок. Тут никто не посмеет возразить.

Побелев как полотно она выпрямилась и с закрытыми глазами простонала:

— Ужасно! Отвратительно!

Увидев ее в таком расстройстве чувств, он испугался — однако пока еще ничего не понял.

— Что такое? — пролепетал он. — Что ужасно и что отвратительно?

Потупившись, она ответила еле слышно:

— Ремесло, которым вы занимаетесь.

Жеану показалось, будто ему на голову внезапно обрушился удар дубины. Он зашатался. Ему почудилось — весь мир рушится вокруг них обоих.

Она смотрела на него и видела его смятение. Сердце ее затопила волна сострадания, и она начала мягко объяснять:

— Сражаться, чтобы защитить себя, это хорошо… Во имя спасения собственной жизни можно убить, ибо таков закон природы — каждый повинуется ему. Но убивать за деньги! Это ужасно… Неужели вам этого никто не говорил?

Ошеломленный, отупевший, уничтоженный, он машинально покачал головой: нет! А затем вдруг опустился перед ней на колени и хрипло произнес:

— Выслушайте меня, прежде чем сказать, что я внушаю вам ужас… прежде чем прогнать от себя… я должен вам объяснить… хотя бы попытаться…

Рыдание прервало его слова. Он опустил голову, словно подставляя шею под топор палача. И, увидев его в таком отчаянии, в такой близости к безумию, она, проклиная себя за невольную вину, вскричала:

— Ничего не объясняйте! То, что я сказала, не относится к вам, храбрейшему, честнейшему, вернейшему из рыцарей!

Он не услышал. Вернее, услышал только первые слова и еле слышно прошептал:

— Если вы меня прогоните… я пойму, что внушил вам непреодолимый ужас… Скажите мне, если это так. Клянусь, что выйдя из этого дома, я раскрою себе грудь вот этим кинжалом.

Она вскрикнула, как раненая птица. Угроза придала ей силы. Одним прыжком она оказалась рядом с ним. По мертвенно бледным щекам ее потекли слезы, и она промолвила с печальной нежностью:

— Зачем вы говорите мне эти ужасные вещи? Разве вы не видите, что разбиваете мне сердце?

Подняв голову, он посмотрел на нее. Глаза его расширились. Он подумал, что окончательно лишился рассудка.

— Как? — пробормотал он. — Вы плачете? Вы не гоните меня? Я не внушаю вам отвращение?

Кончиками пальцев она прикоснулась к его лбу и сказала:

— Вы должны помнить лишь то, что я обещала вам на крыльце своего дома: если вы умрете, я тоже умру!

— Силы небесные! Значит, вы меня лю…

То, что он не посмел вымолвить, договорила она, ответив очень просто:

— Я вас люблю.

— Вы любите меня? Это правда? Невозможное, непостижимое счастье… это правда? Мне это не снится?

И она твердым голосом повторила:

— Я вас люблю.

Раздавленный этим оглушительным признанием, он стоял на коленях, глядя на нее полубезумными глазами и твердя:

— Невозможно! Совершенно невозможно! Она! И я, бандит!