Эмма Выгодская - Опасный беглец. Пламя гнева Страница 50

— Ты можешь ходить открыто, Инсур, — сказал оружейник. — Нет в городе Дели кузнеца, медника, жестяника или оружейника, который выдаст тебя саибам.

В восточном тупике Серебряного Базара шумел Девятый артиллерийский полк. В этом углу сипайского стана распоряжался Лалл-Синг. Он вышел из рядов к Инсуру, разгоряченный, потный, полный забот и веселья, со смеющимися глазами, как всегда.

— Саибы назначили за меня пятьсот рупий, — сказал ему Инсур.

— Слыхал! — ответил Лалл-Синг. Он хитро улыбнулся. — Я скажу тебе: никто в Дели не получит этих денег.

— Почему же? Я хожу не прячась, все знают меня.

— Нет такого сипая в крепости, который выдаст саибам своего Панди, — твердо сказал Лалл-Синг. — Это значило бы выдать всех панди в городе.

У ворот резиденции Инсура окликнула женщина.

— Тебя ждет сипай, из тех, что привели сегодня ночью, — сказала женщина. — Не ест, не спит, ни с кем не разговаривает, всё спрашивает начальника. Он хочет что-то сказать тебе, Инсур.

Инсур прошел в лазарет. Пленный сразу сел на своей койке.

— Я ждал тебя, начальник! — сказал пленный.

Кровь прилила к его бледному лицу, даже след пендзинки на щеке стал светло-багровым.

— Прости, начальник, я не знаю, как тебя зовут, — послушай меня, я хочу видеть Панди, самого главного Панди, того, за которого назначили пятьсот серебряных рупий… Я хочу ему сказать… Большой разговор будет у меня с вашим Панди, о-о!..

— Что ты ему скажешь? — спросил Инсур. Он внимательно смотрел на худое, искаженное волнением лицо пленного.

— Позови ко мне его самого! — настаивал сипай.

— Ты не боишься? — спросил Инсур. — Он такой страшный, дьявол со стальными зубами… Ведь тебе говорили саибы?

— Нет, не боюсь, — с усилием выговорил пленный. — Я скажу этому Панди, что я и мы все, сколько нас ни есть пленных, мы все пойдем биться за Дели… Позови ко мне Панди, я хочу сказать ему самому!..

Улыбка осветила смуглое лицо Инсура.

— Ты уже сказал, — медленно произнес Инсур. — Я и есть Панди, тот самый.

Глава тридцать третья

ФАКИР ИЗ ФАКИРОВ

Со всех концов Верхней Индии стекались в крепость восставшие войска.

Новый полк сипаев пришел в Дели из Сахранпура. Его размещением занялся Лалл-Синг.

Лалл-Синг выжил из южного угла Серебряного Базара торговца топливом.

— Убери, сын навоза, свой грязный товар! — сказал торговцу Лалл-Синг. — Здесь расположатся герои Сахранпура.

Торговец снабжал сушеным навозом несколько богатых домов и потому считал себя важным человеком.

— Уходи, не мешай моей торговле, сын опозоренной матери, — сказал торговец. — Половина города умрет без моего товара, не приготовив пищи. Если опустеет моя лавка, на чем люди будут варить баранину с рисом?..

— На твоих костях, сын верблюжьего помета! — отвечал Лалл-Синг. — Уходи скорее, если не хочешь, чтобы брюхо шакала стало могилой для твоих останков!..

И Лалл-Синг вытолкал купца из лавки, а вслед ему кинул несколько больших лепешек его сушеного на солнце товара.

Торговец коврами сидел на улице, тоже изгнанный из своей лавки, и громко причитал.

— Они разорили меня, — кричал купец, — несносные сипаи! Они выгнали меня вон, а сами расположились на моем товаре. С каких пор нищие сипаи спят на дорогих мирзапурских коврах?..

— Проклятые сипаи! — кричал торговец зерном. — Из самого лучшего, отборного риса они пекут лепешки для своих раненых!

— Лавка моя опустела! — продавец навоза бился лбом о землю у входа в торговые ряды. — Весь мой товар сипаи раскидали по городу, я разорен!

К концу дня на Конном базаре появился старик. Он пробежал к деревянной башне водокачки в самом центре площади, к месту водопоя коней и верблюдов, где всегда толпился народ, упал на землю, зарылся в пыль и начал молиться.

Старик был несомненно святой. Ногти на руках и на босых ногах у него были значительно длиннее самих пальцев, волосы не стрижены с самого рождения, всё тело в язвах от лишений и усердных молитв.

Простой народ, став тесным кругом у водокачки, с почтением и страхом глядел на старика.

— Я знаю его, — сказал торговец коврами. — Это святой человек. Он прошел на коленях весь путь от Бенареса до великих гробниц Агры. Все часы дня от восхода солнца и до захода он проводит в молитве, а по ночам спит на голой земле.

— Не на земле! Он спит на острых гвоздях, вбитых в доски!..

— Истинно святой!.. Факир из факиров!

Кончив молиться, незнакомый старик начал вещать Народу:

— Темный век настает! Брамины бросают Веды и совершают запретные дела. Рабам они объясняют закон, рабам служат, едят еду рабов. Презренные сипаи, рабы, набравшись гордости, уже занимают места дважды рожденных… Горе нам, горе, железный век настает: парии, чандалы, чамары будут властвовать над землей!..

Старик катался по земле, бил себя в грудь, тряс головой, хрипел. Шапка из грязных омертвевших волос послушно следовала каждому движению его головы.

Купцы одобрительно кивали головами. Какой-то человек в парчовой расшитой безрукавке, в зеленой шелковой чалме, завязанной хитрым узлом над самым лбом, как завязывают ученые, подойдя ближе, внимательно слушал факира. Это был Ассан-Улла, лекарь из шахского дворца.

— Горе нам, смешение каст настает, темный век, рабы, шудры властвуют над избранными! — вопил старик.

— Факир мудр! — сказал Ассан-Улла. — Он вещает правду.

Когда факир кончил свои завывания и народ начал расходиться, Ассан-Улла отозвал старика в сторону и долго беседовал с ним.

В тот вечер старый факир ел баранину с рисом на заднем дворе у шаха. Там же провел ночь, а на утро ушел через южные ворота за городскую стену.

Глава тридцать четвертая

СОВЕТ ПРИНЦА

Южные ворота Дели долго оставались открыты. Через эти ворота в крепость подвозили продовольствие, свободно входили и выходили сипаи, крестьяне, странствующие торговцы, посланцы из других городов.

До самого конца августа у британцев не хватало войска, чтобы обложить крепость со всех сторон.

В переулках подле ворот, на порогах курилен, в чайных, у водоемов постоянно толпился и шумел народ.

И вот, как-то раз поздним августовским утром жители Дели увидели необыкновенное зрелище.

Длинный поезд крытых коврами повозок, открытых телег, носилок, паланкинов выезжал из южных ворот.

Богато одетые женщины, слуги, дети выглядывали из носилок. Впереди на добрых конях ехали купцы, — богатейшие, именитейшие купцы города: Иссахар-Али, Нах-рандат-Бабу, Гуффур-Эддин и другие. Пояса купцов отяжелели от золотых и серебряных монет, зашитых в потайные карманы.