Элль Ньюмарк - Книга нечестивых дел Страница 50

Оставалось еще девятнадцать птиц. И это только за то, что я произнес два слова! Мне всего-навсего хотелось повышения. Скажите на милость, что в этом плохого? Теперь к горлу подступила злость, пришлось даже сплюнуть. Я скрипел зубами и вешал куриные тушки за ноги. Груда потрохов росла и подрагивала от продолжавших биться сердец, и внезапно я возненавидел и эту кухню, и всех, кто в ней находился. В затмении я вспомнил былые времена на улице с Марко и Доминго и, забыв о невзгодах, думал о них как о легком, согретом дружбой периоде своей жизни. Лишившись душевного равновесия, я даже решил, что Марко абсолютно прав. Воспользовавшись положением во дворце, мне следовало выведать тайны алхимии или найти способ получить вознаграждение за книгу. Или хотя бы добыть любовный напиток. Тошнотворный запах паленой кожи снова вызвал позыв к рвоте, но желудок был пуст.

— Каким же я был дураком, — пробормотал я.

Выпотрошив последнюю курицу и рассортировав внутренности, я опустился на четвереньки с наполненной водой бадьей, губками, тряпками и щетками. И приступил к постыдной работе: сначала следовало собрать губками кровь, затем, сменив воду, вымыть брусчатку, снова наполнить бадью чистой водой и вычистить между камнями намыленной щеткой и, наконец, все ополоснуть и протереть шваброй. Я трудился, опустив голову, и мои слезы капали в мыльную воду.

Я знал, где спал Марко, не сомневался, что могу вернуть его расположение и за жареное куриное бедрышко получить ценный совет.

Глава XVI

Книга воров

Бернардо наблюдал, как я смываю с себя куриную кровь.

— Похоже, Марко был прав, — сказал я коту. — Старший повар не желает, чтобы я учился, и пожалеет об этом. Я найду способ добыть любовный напиток. А затем убегу. — Я разделся до исподнего (вот уж Марко бы поиздевался, узнав, что я ношу под штанами нижнее белье) и, накачивая холодную воду, обливал себе голову и плечи. А пока этим занимался, не переставал возмущаться — сколько же ненужных бочек мне приходится наполнять каждый день! Я не жаловался — только бы угодить старшему повару, у которого мания насчет свежей воды. Я натер себя щелочным мылом и тщательно ополоснул, но запах куриной крови, казалось, сочился из пор даже после того, как я облачился в чистую одежду. Подлый запах унижения был неистребим.

Я не собирался рассказывать Марко о цыплятах. Не хотел встретить его самодовольный, торжествующий взгляд. Постараюсь лишь объяснить, почему так круто изменилось мое настроение, и вытащу из него совет. Как ни смешно, именно Марко учил меня, что только дураки не скупятся на откровения. Он говорил, что ложь способна склонить чашу весов в нашу сторону и поэтому лгать не зазорно, чтобы в этом несправедливом мире хотя бы немного возместить выпавший нам убогий удел. Он учил, что у нас есть право лгать.

В тот вечер я с нетерпением ждал, когда остальные слуги заснут. Я и боялся, и хотел встретиться с Марко и отвлекал себя мечтами о Франческе. Обнимал Бернардо и вспоминал ее дыхание с ароматом свежего яблока, шелковистость кожи на кончике пальца и то, как она впитывала бурление жизни на рынке своими восхитительными глазами. Я гладил кота и говорил:

— Уверен, что сумею сделать ее счастливой. — Бернардо замурлыкал. — Она ненавидит монастырь, это ясно с первого взгляда. Если бы я владел любовным напитком, она бы убежала со мной и мы оба были бы счастливы. — Кот уютно свернулся у меня на груди. — Все, что мне нужно, — любовный напиток. А старинные писания пусть оставит себе. Я его не предам, хотя он предал меня. — Я почувствовал, что мои глаза наполняются слезами, и разозлился. — Я ему покажу! Не предам. Уйду отсюда и никому не заикнусь о тех рукописях. Никогда! Он поймет, что потерял хорошего человека, и пожалеет. — Мои губы задрожали, но я не расплакался.

Когда в высоком окне показалась луна, я выудил из-под одеяла украденное куриное бедро и сунул за пояс. О Боже, какой аромат — мясо было зажарено до золотистого совершенства, хрустящее снаружи, сочное внутри, с корочкой крупной соли и молотого тимьяна. У меня потекли слюнки, заурчало в животе, но я устоял. Больше нуждался в совете Марко, чем в ужине. И зажав под мышкой башмаки, сбежал по лестнице, выскочил через заднюю дверь и, прыгая на одной ноге, натянул сначала один, а затем другой.

В тот день Ландуччи объявил о своей награде за сведения о книге, и, несмотря на поздний час, люди продолжали об этом говорить. Я шел мимо собравшихся кучками взволнованных бездомных. В окнах скромных жилищ работников горел свет, хотя обычно в это время они уже спали. На углах улиц судачили проститутки, упуская проходивших мимо клиентов. Я заметил необыкновенное количество гондол — мелкая знать отправилась к соседям обсуждать животрепещущие вопросы: почему за книгу предлагают место в сенате и целое состояние? Какие в ней могут быть секреты и где она спрятана? Ландуччи объявил, что в книге содержатся государственные тайны, которые следует беречь от Генуи и Рима. Но этому никто ни на мгновение не поверил.

Я бежал по темным улицам к церкви Святого Доминика, надеясь, что Марко, как прежде, ночует в глубокой нише двойных дверей входа. Готическая каменная притолока ограждала его от ветра и дождя, а по утрам он оказывался на пути первых прихожан, чья набожность побуждала их к благотворительности. Как-то пожилая женщина дала Марко целый батон свежего хлеба. В другой раз девушка с ребенком на руках насыпала полную пригоршню медяшек и поцеловала в грязную щеку. Это было желанное местечко, и Марко не раз защищал его ценой расквашенного носа и разбитых губ.

Другие, в основном пьяницы, придурки и сироты, спали под тряпьем возле стен старинной церкви. Но я тут же узнал Марко по синим шерстяным одеялам, теперь уже рваным и испачканным, которые мы стащили у торговца-флорентийца. Когда старший повар подобрал меня на улице, Марко взял себе и мое. И на день, уходя добывать еду, прятал их в потайном месте.

Я вынул из-за пояса куриное бедро и, присев на корточки перед горой синих одеял, поднес его к посапывающему носу Марко. Он глаз не открыл, но его рука, словно язык ящерицы, метнулась вперед и схватила мое запястье. Узнав меня, Марко приподнялся на локте, потянул угощение ко рту и впился зубами в куриную ножку, хотя я все еще держал ее в руке. Жадно жуя, он отнял ее у меня и прижал к груди, как зверь, охраняющий свою добычу.

Он съел все мясо, обглодал кость и сгрыз хрящ, прежде чем мы заговорили. А когда попытался вскрыть кость зубами и добраться до костного мозга, я сказал:

— Старший повар не собирается меня повышать.

— Знаю. — Он высосал костный мозг и вылизал внутренность кости.