Интересные истории - Людмила Вячеславовна Федорова Страница 50

А красивый! Ангел был, а не дитя. Всё любил в окрестностях гулять, на свирели играть, цветы рвать. Так случилось, что проворонила я его, ох, грешная, проворонила…

Как-то вечером мы гуляли во дворе возле монастыря, только Дмитрий под моим присмотром, вдруг через забор мой миленький Василёк заглянул, да поманил рукой. Вы меня не осуждайте, девица я была молодая, красивая, а в монастыре скучно было, вот я и завела дружка…

Вот я стою, Васильку подмигиваю, а сама думаю, чем бы царевича занять. Взяла ножик, показала Дмитрию, как в тычку играть, да и пошла с Васильком. Сидим мы за селом на завалинке, милуемся, вдруг как услышу вопль! У меня мурашки по коже пробежали: ведь это у меня кричат, я голос Марии Нагой сразу узнала…

Бегу, света Божьего не вижу, прибежала к монастырю, а меня у входа Мария Нагая за плечи схватила, трясёт и кричит на меня не своим голосом:

– Ты, дура, за сыночка моего отвечала, только ты видела, кто его убил! Говори, кто!!!

А я стою, как водой облитая, думаю, как сказать, что меня не было. Вдруг вижу: двое слуг Годуновых идут. Я сразу сообразила, как выкрутиться: указала на них и говорю:

– Они, проклятые, царевича погубили!

Что тут началось! Я под лавкой спряталась…

Выгнала меня Мария Нагая, устроилась на конюшню я.

Ох, и испугалась я, когда сам царь Борис Годунов приехал, стал разбираться что к чему, да отчитал всех, да в Сибирь тех, кто его слуг побил, сослал, да колокол, что бил набат, сослать велел. На десять лет всё успокоилось. Казалось бы, что всё успокоилось…

Я воду несла с колодца, когда ко мне два витязя подошли, говорят:

– Давай-ка, девица, поможем…

Несут воду, а сами ухмыляются, довели до конюшни, а потом поставили воду и меня под белы рученьки:

– Тебя царь видеть желает!

Привели меня в подвал, стою я перед Борисом Годуновым, дрожу от страха, а он брови хмурит, смотрит на меня косым взглядом. Я взгляд опустила, только прошептать сумела:

– Отпустите меня, не виноватая я…

– Скажи, холопка, ты видела, что царевич Дмитрий погиб?

Я молчу. Не знаю, что сказать.

– Ты, Аграфена, не молчи, а то ведь заставлю говорить! – грозно сказал Годунов и приказал своим людям – Раскалённым железом её!

– Нет!!! – закричала я от страха, упала на колени, заплакала – Нет!!! Не надо железом!!! Видела, царь-батюшка! Видела, что царевич погиб… – солгала я…

… До сих пор это малодушие себе простить не могу…

– Ну… ладно… пустите её, она мне больше не нужна! – приказал Борис Годунов, меня вывели из подвала, сказали, что я могу идти на все четыре стороны.

Я иду и одна мысль у меня: «Почему Годунов задал мне такой вопрос? Может, царевич жив?». И руки затряслись у меня от этой мысли. А через какое-то время моим рассуждениям добавились и слухи о том, что в Польше прячется царевич Дмитрий. Правда, некоторые считали, что это – самозванец, расстриженный монах Гришка Отрепьев, но я не верила. Не верила до одного дня…

Нас тогда согнали и сказали, что Борис Годунов скончался, и мы должны новому царю присягнуть. Я, как самая смелая, спросила:

– А как хоть зовут нового царя и чем это он сына Бориса Годунова, царевича Фёдора, хуже?

На меня закричали:

– Что б ты понимала, холопка! Фёдор Годунов – худород, а новый царь – сын Иоанна Грозного, Дмитрий!

У меня сердце ёкнуло: не уж то мой Дмитрий?! Да живой, здоровый! На радостях с криком: «Да здравствует царь Дмитрий Иоаннович!» побежала, меня остановили:

– Стой, дорогу уступай: новый царь идёт!

Смотрю я во все глаза, а Дмитрия своего не вижу. Вижу только идёт богато одетый низенький рыжеволосый плюгавенький уродливый человек.

– Так где ж царь Дмитрий? – недоумённо спросила я.

– Ты что, ослепла?! Вот он идёт! – сказали мне и указали на этого некрасивого человека.

Я думаю: «Настрадался, бедненький». Подошла к нему, поклонилась:

– Здравы будьте царь-батюшка, Дмитрий Иванович, узнаёте свою холопку-няньку?

–Не знаю тебя и никогда не знал! – как нож, резанул меня ответ. Значит, напрасны ожидания, не он.

«Не он! Нет его! Нет!» – звучало в моей голове. Я, не разбирая дороги, рыдая белугой, шла куда-нибудь преклонить голову, упала на скамейку в своей светёлке, но легче мне не стало: слёзы лились градом.

Но отомстила я за свои слёзы: всем рассказывала, что новый царь – самозванец настоящий. А однажды подъехала ко мне карета заморская, из неё женщина выглянула, красивая и ужасная одновременно. Красивая белой кожей, чёрными глазами, правильными чертами лица, польским платьем с жерновами. Ужасная своим взглядом. Недобрым взглядом…

– Ты – бывшая нянька моего жениха? – спросила с акцентом женщина.

– Позвольте спросить, а кто же ваш жених, барыня? – спросила я.

– Мой жених – царь Дмитрий, а я, его невеста, Марина Мнишек, раздаю подарки простым людям в честь нашей свадьбы… – сказала с надменной ухмылкой женщина и протянула мне что-то.

– Не надо мне от вас подарков не от вас, не от вашего жениха, самозванца Гришки Отрепьева! – закричала я в гневе.

Лицо женщины словно стало стальным, леденящим голосом она сказала:

– Ты заплатишь за это!

Я не придала значения словам Марины Мнишек: мне было всё равно, я сказала, что думаю об этом самозванце, но вскоре я пожалела о своём характере: меня забрали в темницу. В одиночной камере я часто размышляла: как жить дальше мне и стране, часто, признаюсь, плакала. Но вскоре народ понял, что нынешний царь – никакой не наследник Ивана Грозного, тем более не Дмитрий, и в стране начались беспорядки, заключенных, в том числе и меня, выпустили, мы рванули в Кремль, но самозванец выпрыгнул в окно и свернул себе шею. Скоро выбрали нового царя – Василия Шуйского.

Василий Шуйский выбрал несколько человек для того, чтобы мы облачили его в царские одеяния перед миропомазанием на царство. Мы, молча, помогали ему, а Василий всё смотрел на меня. Я скромно опустила ресницы. Он улыбнулся и сказал:

– Та, из чьей чарки я выпью, будет моей женой!

Девушки побежали за чарками с вином, я, не подумайте, я даже не надеялась стать царицей и не хотела этого, посмотрев на всех, тоже принесла чарку. И представьте моё удивление, когда Шуйский выпил из моей чарки!

– Как зовут тебя, девица? – Продолжая улыбаться мне и заигрывать взглядом, спросил Шуйский.

Я, красная от стыда, как помидор, отвечала:

– Аграфена…

– Вот, что, душечка моя, Аграфенушка, я – вдовец,