Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 50

В Зеленовском форпосте проживал казак Илья Скоробогатов, человек степенный, всеми уважаемый. Он поплатился более других: у него убили родную дочь, ранили сына и угнали любимого коня. Подобрав себе 8 казаков, самых надежных друзей, Скоробогатов пустился с ними в погоню; другими путями поскакало еще несколько таких же партий. Казаки вообще имели обыкновение преследовать мелкими партиями, с тем расчетом, что не та, так другая могла потрафить на след. На этот раз посчастливилось Скоробогатову: его казаки наскочили на спящего Сырыма. Прежде всего, они растревожили киргизских лошадей, потом набросились на джигитов: 10 человек убили; пять, в том числе и сам Сырым, очутились в плену. Теперь Скоробогатов стоял лицом к лицу со своим заклятым врагом. Другой на его месте не задумался бы с ним расправиться по казацкому обычаю: взвел бы разбойника на «мар» (холм), всадил пулю в его широкий жирный лоб, и делу конец – пусть пропадает как собака. Скоробогатов поступил не так. Видит «батыр», что дело его дрянь, или надо помирать, или идти в полон, и говорит: «И только потому сдаюсь, что не могу себя умертвить; твое счастье!» – «И правда, – ответил ему Скоробогатов, – такому батырю, как ты, стыдно сдаваться живому. Не хочешь ли прикончить с собой? Вот тебе мой пистолет: не даст осечки, не бойсь!». Промолчал Сырым, ни слова не ответил. Видно плен позорный показался ему краше смерти невольной. Он слышал кругом насмешки, укоры, но ничто его не смущало. «Я сдаюсь», – сказал он, наконец.

Скоробогатов вскипел от гнева. Хвастлив и малодушен показался ему киргизский наездник: «Ты не батыр, а негодяй и трус!». С этими словами он схватил нож, отрезал ему ухо, толкнул в шею и крикнул: «Пошел прочь, чтоб глаза мои не видали тебя! Я никогда не убивал трусов и безоружных: скройся, подлая тварь!». Таким образом, Сырым за все свои злодейства поплатился одним ухом. Затая злобу, он бросил разбойничье ремесло и перешел в Букеевскую орду, где стал мирно кочевать со своим аулом.

Смертельная вражда с киргизами не ослабевала, пока они не ослабели сами, перестали быть опасны. С ними нельзя было ни вести дружбу, ни заключить мирный уговор. Дружба с одним родом навлекала вражду прочих. Яицкие казаки почти целое столетие вели постоянную, ожесточенную борьбу с этим народом. За каждый набег они вымещали набегом же, грабеж – грабежом, и таким образом обезопасили свою землю и оградили от истребления мирные поселения по ту сторону Урала. В постоянной и тревожной борьбе казаки закалялись из поколения в поколение; деды и отцы передавали в наследие своим сыновьям и внукам, вместе с прочим имуществом, испытанное оружие, свои сноровки в бою, свои приметы – весь свой боевой опыт, добытый в частых встречах и схватках с врагом. Так вырос целый народ, сильный, крепкий духом, воинственный, способный к самозащите.

Яицкие казаки, кроме того, что обороняли свою границу, ходили в степь против кочевников, содержали разъезды по Сибирской Линии и, наконец, должны были участвовать с прочими войсками против общих врагов Отечества. Являлись они на службу обыкновенно, как кому было удобнее или выгоднее: одни выезжали с пиками и пистолетами, другие – с ятаганами и винтовками, третьи – с ружьем и саблей, словом, брали то, что сохранялось от отцов. На Линии казаки одевались совсем по-домашнему: оружие надевали сверх коротких стеганых халатов, самых пестрых и ярких; шапки носили высокие, с малиновым верхом, вроде киргизского малахая. Старые казаки славились стрельбой. В 1809 году отряд Кульнева переходил по льду в Швецию, через Ботнический залив. Глубокий снег покрывал ледяную равнину. Шведские егеря засели на берегу, за камнями, за деревьями и безнаказанно палили по нашим, увязавшим в снегу. Чтобы их оттуда выбить, нужна была пехота, а отряд-то весь состоял из конницы: гусары, донцы, уральская сотня. Кульнев выдвинул бородачей-уральцев, которые шли сзади со своими длинными винтовками и «турками». Уральцы спешились, сбросили с себя верхнюю одежду, шапки, перевязали головы платками и, благословясь, без шума, без крика, рассыпались по лесу и также засели за камни и деревья. Шведы слышат только выстрелы, да видят, как падают товарищи, по сами не знают, в кого целить. Каждый выстрел меткой уральской винтовки находил виновного. Дрогнул неприятель и очистил лес. Наши вступили в Швецию.

Саблю казаки прежде не жаловали, а больше надеялись на ружье да на пику. Смолоду они стреляли гусей, лебедей, уток, сайгаков, кабанов – все пулькой; так же они подстерегали и неприятеля, лежа на земле. Как истые сыны степей, казаки всегда славились ездой. Самую дикую лошадь уралец выезжает в 2–3 недели. Подойдет к ней впервые, погладит, ухватит за уши, даст подержать кому-нибудь, накинет седло, сядет, а там дело пойдет своим чередом. Сколько бы лошадь ни носила, сколько бы ни била – задом ли, передом, все равно, когда-нибудь да уходится. Лошади у них киргизские, некрасивые, постатейные, а на езду нет лучше: с малой передышкой такая лошадь пробегает до 100 верст. И преследовать казаки мастера. «Коли бежит неприятель, – поучают старики, – так разве в земли, уйдет; покидать его нельзя, гони его со свету долой: да не оглянется и не увидит, что ты за ним бежишь один. И бить тоже надо, покуда бежит: опамятуется, да остановится, того гляди упрется, и вся твоя работа пропала». Киргизы, еще в пору своей силы и славы, никогда не решались штурмовать те ничтожные укрепления, которые составляли Яицкую Линию. Бывали случаи, что киргизы нападали шайками, человек по сто, и какой-нибудь десяток казаков успевал отсидеться в своей реданке, лишь благодаря меткой стрельбе из винтовок. Самое большое, что успевали хищники, уничтожить маяки, прежде чем казаки успеют дать сигнал. Со временем и киргизы утратили воинский дух: они обратились в простых разбойников. Лет 60 тому назад пикетные Красноярского форпоста, в надежде, что киргизы не сунутся в половодье, вернулись втихомолку домой. Красноярцы в это время были «на севрюгах», между своим и Харкинским форпостами; но так как день случился праздничный, станичники отдыхали, расположившись артелями вдоль берега; телеги стояли поодаль, на косогоре; на шестах колыхались сети; лошади гуляли в лугах без надзора. Во многих местах дымились или уже пылали костры. Кто варил из налимов уху, кто стряпал осетринные пельмени,