Армия Карла XII. Золотой век шведской армии - Александр Викторович Беспалов Страница 52

Однако, как и на Ресте 27 сентября, пошла полная эвакуация. В спешке, с трудом выдерживая тишину, вывезли пушки, затем двинулась конница, потом пехота и под конец фургоны. Так удалось поначалу избежать затора перед мостом. (Потом в этом месте повозки сцеплялись, и их приходилось спихивать на сторону.)

В кромешной тьме на дороге началась толчея и давка, сотни повозок сцеплялись друг с другом, застревали и вязли. Заторы происходили на каждом шагу. Кавалерия и пехота перемешались, напряжение последних дней и тяжелейший бой обвалили дисциплину. Поражение было осознано, и отступление перешло в бегство, офицеры потеряли управление войсками. Паника поначалу вспыхнула среди обозных. Пронеслась молва, что впереди в засаде поджидают 16 тыс. русских, а сзади полным ходом снова напирает враг (Бенеке). Поддавшись, скорее всего, таким слухам, Левенгаупт приказал бросать повозки с казенным и личным багажом, выпрягать лошадей, сажать на них пехоту или нагружать на коней самое ценное и всем разбирать все что ни есть в фургонах. Чтобы избежать попреков, генерал велел начать со своего имущества. Если такой приказ действительно исходил от генерала, как пишет Бенеке, то он полностью разложил корпус. Началось мародерство. За время боя и русские и шведы в равной мере устали и исстрадались по пище и воде. В то время как в лагере Петра I обмерзшие победители устраивались у костров, побежденные после распоряжения выпрягать коней и уходить верхом бросились вспарывать мешки с продовольствием, вышибать дно у бочек, глушить вино, водку, пиво и грабить торговцев. В то время была вера в то, что алкоголь согревает. Опьяневшие кучками падали по дороге или бродили по лесу. Обозные и солдаты расхватывали и натягивали на себя самые лучшие мундиры. Ни угрозы, ни увещевания не помогали. Все это видели казаки и калмыки, которые тоже стремились поживиться трофейным добром. Тьма, грозившая смертью от казачьей пики и сабли, усилила слепой страх. Фургоны с провиантом и амуницией, а также раненые покидались. Разбивать возы, искать подходящее болото для затопления орудий (или заклепывать их) никто не был в состоянии. Вязнувшие в разбитой колее пушки и зарядные ящики отделяли от конных упряжек и бросали. Лошадей на всех не хватило, и многие, в том числе раненые, брели толпами, множество разбегалось по сторонам. Большинство разбитых солдат текло на юг, но разрозненные группы, (в том числе офицеры, солдаты без ран и даже те, кому достались лошади) дезертировали в сторону Могилева, Шклова и далее к Риге. Вайе писал: «Наши пушки так и остались завязшими в грязи, их было невозможно протащить, потому что дорога после прохода сотен фургонов была так разбита, что по ней нельзя было ехать верхом. Обоз частью был брошен на произвол судьбы, а частью разграблен [нашими] солдатами, потому что два дня они все время находились в боевой тревоге и были так изнурены голодом и жаждой, что пройти в лесу мимо крупной добычи было невозможно, а в фургонах маркитантов и евреев было много вина, пива, водки и табака. Ночь покрыла преступление. Кто хотел следовать за своим знаменем и ротой, тот пошел, кто не хотел, тот засел в лесу и остался. Поэтому утром многие были перебиты калмыками, когда спали или были пьяны».

Часы после поражения были кошмарными: «Враждебный рок и тьма с холодом и дальше преследовали шведскую армию. Наступил такой мрак, что руку свою перед глазами нельзя было разглядеть. К тому же никто не знал местности, и, бродя по дикому и отвратительному лесу в грязи и слякоти, люди или тонули в трясине, или бились головой о каждое дерево, или падали через срубленные стволы самым жалким образом. Однако ночью удалось от места сражения отойти на несколько миль. Там оставшиеся засели в страхе и ожидании будущего, не зная, то ли плакать о случившемся, то ли больше страшиться предстоящего. К этому добавились зовы раненых, стоны умирающих, вопли отчаявшихся, призывы и крики заблудившихся – все это могло вогнать в ужас храбрейшего и разжалобить самого твердокаменного». В непроглядной ночи многие потеряли ориентировку. Сам командующий отбился от армии, стал кружить по лесу с частью свиты и настиг своих беглецов только утром 29 сентября»[289].

Разложение курляндского корпуса было налицо. Солдаты и офицеры действовали по своему усмотрению. Хотя были и исключения из правил. Например, полковник Андерс Венерстед смог удержать в повиновении большую часть кавалерийских соединений, что делает ему честь. Дезертирство и мародерство в первую очередь захлестнуло пехотные полки, понесшие огромные потери, что и не удивительно.

Остатки некогда грозной силы, превратившейся в неуправляемую толпу, устремились к Пропойску, но здесь их уже ждал бригадир Фастман со своими драгунами и казаками.

К раннему утру 29 сентября в окрестностях Пропойска скопилось от двух до трех тысяч шведов[290]. При дневном свете граф снова принял командование на себя, рассылая во все стороны ординарцев и офицеров штаба, энергично собирая своих воинов по полям и перелескам. На относительно большом и ровном поле удалось собрать 3451 пехотинца и 3052 кавалериста. Но даже с такими силами Левенгаупт не мог уже предпринять наступательных действий. Было принято решение бросить оставшиеся повозки и, посадив пехоту верхом на обозных лошадей, уходить вдоль правого берега Сожа, пока в тылу не появились русские регулярные части. Это было единственно правильное решение страдавшего от ран и контузии шведского командующего.

«Так у Пропойска остатки курляндской армии развалились натрое – большая часть устремилась на юг к королю, не менее 2 тысяч (среди которых были и офицеры в чинах от ротмистров и лейтенантов до подполковников) дезертировали в Прибалтику[291], примерно тысяча безлошадных, раненых и тех, кто еще подбирался сзади, застряли у пропойской переправы. Как и раньше, арьергарда прикрытия Левенгаупт не оставил»[292].

Вот эти небольшие группы отставших, раненых, дезертиров и мародеров и стали добычей приступивших к преследованию русских частей.

«В руки победителей попала огромная добыча – 20 тысяч ружей, 500 тонн мушкетных пуль, 6 тысяч бочонков пороха, все пушки, 600 тысяч рейхсталеров в «полковых сундуках», «провизия для короля», аптека и стада скота. Нагруженные на верблюдов сундуки с имуществом Левенгаупта, документами и картами, по всей вероятности, были «раздуванены» казаками. (Самые ценные документы и письма жены генерал сохранил при себе.)»[293].

Непосредственно около Пропойска и в самом городе после непродолжительной стычки было захвачено три тысячи фургонов с различным имуществом, 45 офицеров и 602 рядовых[294]. Главные силы курляндского корпуса во главе с