Ян Гийу - Путь в Иерусалим Страница 54

Двое старших в молчании размышляли над ответом Арна. В течение долгого времени они ничего не говорили, но в конце концов обменялись выразительными взглядами и кивнули друг другу, а отец Генрих стал откашливаться, как обычно, прежде чем пуститься в долгое объяснение.

— Мой возлюбленный сын, выслушай меня и не пугайся, — начал он с заметным волнением. — Стефан, добрый друг мой, и я приняли решение, которое кажется нам единственно правильным. Мы столь же мало, как и ты, знаем о замыслах Господа в отношении тебя; единственное, что нам известно, — у тебя должно быть особое предназначение. Но может оказаться так, что Его призыв прозвучит еще не скоро. В таком случае наша задача заключается только в том, чтобы как можно лучше подготовить тебя к этому моменту, не правда ли?

— Да, разумеется, святой отец, — тихо ответил Арн. У него вдруг пересохло в горле.

— У тебя хорошее образование, а дела рук твоих радуют нас здесь, в стенах монастыря, — продолжал отец Генрих. — Но ты ничего не знаешь о жизни там, снаружи. Поэтому ты отправишься в мир, вернешься в усадьбу своего отца, в Арнес, который находится на расстоянии одного дня пути отсюда. Да, один день пути на скандинавской лошади, ты понимаешь, что я имею в виду, — на коне из Святой Земли это всего лишь полдня пути. В общем, это тебе мое повеление. Ты вернешься к тому, что когда-то было твоей жизнью.

— Я… я, конечно, подчиняюсь вашему повелению, — сказал Арн, хотя слова застревали у него в горле. Ему показалось, что на него обрушился страшный удар, словно его отлучают от церкви, изгоняют из высшего мира.

— Я вижу, ты не очень рад нашему повелению, — заметил архиепископ.

— Нет, Ваше Высокопреосвященство. Я пытался жить здесь, среди братьев и могу честно сказать, что я делал все, что мог, — ответил уничтоженный Арн.

— Ты цистерцианец, мой юный друг, — сказал архиепископ Стефан. — Помни об этом, ты всегда останешься одним из нас, ибо то, что сделано, уже нельзя изменить. Может быть, ты вернешься в монастырь, обнаружив, что жизнь в миру тебе не под— ходит, и станешь монахом, одним из нас, мы ведь ничего об этом не знаем. Но ты должен узнать, как живут люди за пределами монастыря, — и для этого ты должен оставить нас. Никакие книги, сколько бы ты их ни прочел, не дадут тебе это знание. Мы желаем тебе добра, Арн, и помни, что и Генрих, и я действительно любим тебя и будем за тебя молиться. Но ты должен узнать хоть что-то о другом мире, в этом все дело.

— Когда мне можно будет вернуться? Сколько времени я должен провести там? — спросил Арн, в котором снова затеплилась надежда, что он не отлучен от братьев навсегда, что все это — лишь временное испытание.

— Ты вернешься к нам, когда этого захочет Бог. Если Господь этого не захочет, Он поставит перед тобой другую задачу. Ты должен спрашивать Его в своих молитвах, мы здесь не властны, поскольку это касается только тебя и Бога, — сказал архиепископ и сделал движение, будто собираясь встать, показывая таким образом, что разговор окончен. Но тут он вспомнил, что должен сказать еще кое-что, и лицо его просветлело. — Да, еще одно, Арн. Находясь в миру, ты должен знать, среди твоих друзей есть и архиепископ, ты всегда можешь обратиться ко мне в трудную минуту, помни об этом!

С этими словами архиепископ Стефан поднялся и протянул руку Арну, который упал на колени и поцеловал ее, склонив голову в знак повиновения.

Когда Арн выехал из Варнхема, разум его словно помутился. Несмотря на множество наставлений и пожеланий от отца Генриха, он не мог преодолеть в себе чувство, что его подвергли наказанию, будто он оказался не достоин общества братьев.

Чтобы утешиться, он начал петь, и это вскоре помогло. Настроение Арна улучшилось, и он пел уже больше от радости, чем в утешение. Теперь он умел петь, как все остальные братья, немного лучше, чем одни, и похуже, чем другие. И сейчас пение радовало его впервые за многие годы, с тех пор как в церковном хоре однажды зазвучало его сопрано.

Когда его грусть сменилась радостью, столь же быстро и непредсказуемо, как меняется погода весной, его душу наполнило напряженное ожидание. Он ведь действительно ничего не знал о мире и едва помнил, как выглядит Арнес, который когда-то был его домом. В памяти Арна остались высокая каменная башня, усадьба, обнесенная стенами, возле которых он и другие дети играли в обруч и где отец показал ему, как обращаться с луком и стрелами, но восстановить ясную картину того, как они тогда жили, ему было трудно. Арну казалось, что жили все вместе, что было темно и горел огонь в большом очаге. И вот завтра он все увидит своими глазами. На хорошем коне он поспел бы домой уже к вечеру, но ему дали старую медлительную северную клячу, одну из тех, которые, по мнению брата Гильберта, не годились ни на племя, ни на что-либо другое. В Арнесе находился послушник Эрленд, учивший детей грамоте, и ему вполне можно будет отдать эту лошадь, когда он соберется ехать в Варнхем. Отец Генрих предполагал, что после возвращения Арна присутствие в Арнесе послушника Эрленда вряд ли будет необходимо.

Человек должен уметь примиряться со своей судьбой, ведь ее определяет Бог. Не помогут стенания о том, что ты хотел бы быть кем-то другим или оказаться в другом месте. Нужно пытаться извлечь полезный урок из любого дела — только так можно выполнить то, что предначертано Богом. Последним из братьев повторил это Арну перед отъездом брат Ругьеро, который также был призван из Школы Жизни в Варнхем, поскольку отец Генрих счел местную пищу весьма скверной.

Брат Ругьеро, украдкой уронив слезу при прощании, навьючил на Арна большую котомку с провизией, которой хватило бы на неделю или больше. Когда Арн стал возражать, брат Ругьеро быстро завязал его котомку, а потом буркнул, что не повредит иметь с собой немного гостинцев, когда едешь домой. Как и многие другие братья из Школы Жизни, Ругьеро думал, что Арн оказался среди них потому, что его родители были бедны и не могли прокормить лишний рот. Ведь дети чаще всего оказывались в монастыре именно по этой причине.

Через пару часов Арн увидел вдали Скару. Двуглавая башня высилась над скоплением деревянных домишек. Вскоре он почувствовал запах города, поскольку ехал против ветра. Пахло дымом, гнильем, отбросами и испражнениями животных, и все это вместе создавало такое зловоние, что путь в город можно было найти безошибочно, даже в кромешной тьме.

По мере приближения к Скаре в Арне все больше просыпался интерес к строительству, которое там велось, и он сделал небольшой крюк для того, чтобы посмотреть поближе. В городе строилась крепость.

Он придержал лошадь, все более поражаясь тому, что открылось его взору. Перед ним двигалось множество людей, большинство из них с усилием передвигали каменные блоки по катящимся бревнам. Работа шла очень медленно. Он нигде не видел подъемных механизмов, все делалось за счет ручного труда каких-то оборванцев, и трудились они под присмотром людей с оружием, настроенных отнюдь не дружелюбно. Создавалось впечатление, что никто из тех, кто надрывался на строительстве, не радуется своему труду.