Густав Эмар - Миссурийские разбойники Страница 55

Она весело всплеснула руками и с очаровательной и плутовской улыбкой воскликнула:

— В моих жилах течет индейская кровь; я дочь отважного охотника — канадца! Не бойтесь за меня. Я не похожа на городских дам, которые не умеют ни ходить, ни бегать. Попробуйте только, и вы сами убедитесь, на что я способна, чтобы скорее присоединиться к тем, кто теперь в отчаянии от моего долгого отсутствия.

— Хорошо, мисс Анжела, я вижу, что вы мужественная и благородная женщина. Пойдемте же, мы сейчас едем.

— Сию же минуту?

— Да.

— Подождите один миг; прошу вас, один только миг постойте…

— Что вы хотите делать?

— Поблагодарить Бога, тронувшего ваше сердце, и помолиться за вас.

— Я подожду, мисс, — ответил атаман почтительно. Девушка сложила руки на груди и с вдохновенным видом подняла глаза к небу; видно было, что она усердно молилась; лицо ее сияло, глаза увлажнились слезами; вся она как бы преобразилась.

Увлеченные, укрощенные, они оба стояли с благоговением и обнажив головы; искреннее чувство смягчает самые закаленные, зачерствелые натуры.

Окончив короткую и благоговейную молитву, молодая девушка обратилась к ним с невыразимо сладостной улыбкой и ласково сказала своим чистым, музыкальным голосом:

— Едем, господа.

Господа, с этой минуты ее покорные рабы, послушно пошли за ней вслед.

Камот ожидал их; Птичья Голова держал лошадей на поводу.

Том Митчелл подвел Анжелу к приготовленной для нее лошадке и почтительно придержал ей стремя.

— Покорно прошу садиться, — сказал он вежливо. Они поехали.

Атаман, сказав еще несколько слов Камоту, выехал вперед.

Через брод они переправились без всякой помехи; луна светила, как днем.

Вскоре всадники выехали на твердую землю.

— Теперь прошу вас, мисс Анжела, поместиться между мной и этим господином. Вот так. А ты, Птичья Голова, ступай позади, да смотри, не зевай. Вперед!

Четыре всадника поскакали во весь опор и вскоре исчезли в излучинах ущелья.

ГЛАВА XX. Том Митчелл признает, что нет лучшей затеи, чем быть честным человеком

Это происходило в самой дикой и непроходимой местности, в невозделанной лесной глуши, утром, вскоре после восхода солнца. Всадники в числе пяти человек переезжали узкий проход между двумя утесами, вечно снежные вершины которых полускрывались в густом тумане, поднявшемся над землей при солнечных лучах.

Всадники выезжали с прибрежных холмов на равнину, перерезанную на две части могучим потоком Миссури, скрывавшим свои мрачные воды под высокой травой, хлопчатником и ветлами.

Всадники медленно продвигались по булыжникам ущелья, высохшему руслу некогда могучего потока, исчезнувшего вследствие природных потрясений, столь часто случающихся в этих краях.

Выехав из ущелья, они остановились и вздохнули свободнее.

Они справились с трудной задачей: вот уже три часа как они спотыкались на каждом шагу по изрытой булыжниками тропинке, на каждом шагу ускользавшей из-под ног их лошадей.

Из пяти всадников только один был индеец, все остальные были белые, в костюмах лесных охотников. Все они наши старые знакомые: Джордж Клинтон, Оливье, Меткая Пуля, Верная Опора и Храбрец.

Теперь интересно узнать, каким образом эти пятеро очутились вместе в такую раннюю пору и так далеко — более чем за сто миль — от обычного места своей деятельности и каким образом Джордж Клинтон и Верная Опора сделались членами этого странного общества.

Читатель не замедлит это узнать.

— Послушайте, друзья, — сказал Верная Опора, — по моему мнению, хорошо будет, если мы здесь приостановимся.

— Останавливаться? Это для чего? — спросил Меткая Пуля с досадой.

— А по доброй сотне причин, одна другой лучше, — отвечал Верная Опора.

— Какая же первая? — спросил канадец сухо.

— А та, что если вы, вождь и я свыклись с этими окаянными дорогами, то совсем иное дело двое остальных спутников, что давненько вам следовало бы заметить.

Оливье и Джордж Клинтон хотели было защищаться.

— Нет, нет, — сказал Меткая Пуля простодушно, — я осел и сознаюсь в том. Довольно об этом, Верная Опора. Где нам лучше расположиться?

— Вот здесь — или там, если хотите.

Охотники остановились в лесу исполинских камедных деревьев, развели костер, около которого расположились кругом, после чего немедленно приступили к завтраку.

— По чести! — воскликнул весело Оливье. — Теперь охотно сознаюсь, что давно уже чувствовал потребность в отдыхе. Я чуть не падал от усталости.

— Да и я еле волочил ноги, — подтвердил Джордж Клинтон, потягиваясь на траве.

— Ну не прав ли я был? — прошептал Верная Опора.

— Ведь я уже обругал себя скотиной, и, кажется, достаточно, — проворчал Меткая Пуля.

— Совершенно достаточно.

Храбрец вызвался поработать поваром и задачу свою исполнил к всеобщему удовольствию.

Минуты через две приятели запустили свои зубы в куски отличной дичи, поджаренной на углях.

Затем были откупорены фляжки с вином, и все по очереди приложились к ним; добрые молодцы целую ночь пробирались по невозможным дорогам — мудрено ли, что они чувствовали свирепый аппетит. Они ели и пили с таким увлечением, что скоро ничего не осталось.

Покончив с этим, они испустили глубокий вздох удовольствия; их аппетит был удовлетворен.

— Теперь не хотите ли побеседовать, — произнес Меткая Пуля, искоса поглядывая на товарищей.

— Чего лучше! — ответил Верная Опора весело. — Наелись, напились, трубки в зубы — и откровенная беседа с товарищами.

Каждый из них признал справедливость и удобство этого заявления; мигом из-за пояса были вынуты глиняные трубки с черешневым чубуком, набиты табаком и закурены; над их головами заклубились струйки синеватого дыма.

— Ну что же, Меткая Пуля, речь за вами, — проговорил Оливье весело.

— Господа и друзья мои, — начал Меткая Пуля, — сердце мое исполнено печали; невольно во мне возбуждается предчувствие, что этот человек обманывает нас.

Храбрец поднял голову и сказал своим гортанным голосом, сурово покачивая головой, как бы придавая больший вес своим словам:

— Я знаю бледнолицего вождя. У этого человека язык не раздвоен, слово его чистое золото. Меткая Пуля ошибается.

— Вождь, вас ли я слышу? — воскликнул молодой охотник с удивлением. — Как! Вы, принимающий такое участие…

— Храбрец вождь своего племени, — возразил краснокожий с жаром, — слова, сходящие с его языка, вытекают прямо из сердца. Не храбр тот воин, кто презирает своих противников; тогда он сам подвергает себя опасности нарекания, что он победитель только низких трусов. Белый Медведь, бледнолицый вождь, свиреп, жесток и хищен, но прежде всего он честен и справедлив. Что им сказано, то и сделано; что он обещал, то он возвратит. Однажды мы встретили его лицом к лицу. Мы преследовали его, как дикого зверя. Раненного и умирающего, мы хотели его добить. Он увернулся от нас не по хитрости, а благодаря своей смелости. Это великий вождь! Ему ничего не было легче, чем посмеяться над нашими угрозами и укрыться от наших преследований, но что же он сделал? Он прислал нам письмо, которым приглашает нас на свидание с той целью, как он говорит, чтобы полюбовно покончить наш спор. Разве так действуют изменники и вероломные люди? Нет, так может действовать только храбрый и честный воин. Вот мое мнение: чтобы ни случилось здесь через несколько часов, я уверен, что если мы окажем ему такое же доверие, как он нам, то будущее подтвердит мои слова. Я все сказал.