Андрей Буровский - Орден костяного человечка Страница 56

Володя навел ружье, поймал в прорезь черный бушлат.

— Ну?!

Сипит, выталкивает какие-то звуки из пасти. Так это же он смеется! Вот в чем дело… До Володи внезапно дошло, что происходит: существо не верит, что он, Володя, осмелится стрелять в человека. По крайней мере, вот так — когда они стоят лицом к лицу. А то, что он не осмелится, трактует просто — как симптом слабости. Ладно…

Хорошо, что все-таки есть у него с собой один такой патрон — третий номер дроби, на крупную птицу и зайца. Кости человеку не перебьет, как вполне может перебить картечь, а ударит достаточно сильно…

Между ними было метров десять, когда Володя перевел оружие чуть ниже и ударил ТОМУ по ногам.

— А-ааа…

Но это — не отчаянный вопль, это тихий, напряженный звук, пока ТОТ оседает на землю. И что характерно, правую руку с ножом никуда не убрал. Так, сначала перезарядить…

— Бросай оружие! Стреляю по руке!

Какое-то время Володя боялся, что ТОТ ударит себя ножом в грудь. Потом дважды раненный им человек отбросил нож… не очень далеко. И остался лежать на боку, внимательно наблюдая за Володей.

— Лицом вниз! Руки за спину!

Опять тень презрительной гримасы. Что теперь он, Володя, сделал неправильно? В чем увидело существо его слабость? Но ложится, сводит руки за спиной. Не расслабляться! Так, подцепить, отбросить нож подальше. Теперь можно отложить ружье, поискать что-нибудь для ТОГО… Например, собственный ремень.

В чем состояла ошибка, Володя понял сразу, как только заведенная за спину рука хватко вцепилась ему в штанину и потянула к себе. Володя мгновенно почувствовал, какой силищей налит ЭТОТ, мгновенно повернувшийся, швырнувший его через себя.

Позже, вспоминая этот эпизод, Володя понимал, что упустил много возможностей. Он мог, уже лежа, поднять камень, засандалить ТОМУ по голове, хотя бы взять камень поудобнее в руку, как свинчатку. В том-то и дело, усмехался Володя, что обычно об этом не думаешь. Если уголовник сильнее нормального человека, то именно этим: он сразу видит такого рода возможности; такие возможности, которые нормальному человеку с обычным бытовым опытом попросту не придут в голову.

ТОТ ведь сразу схватил с земли камень, бил кулаком с зажатым в нем куском породы, раза в два увеличивая силу удара. И что человек, раненный только что два раза, вообще будет драться, тоже никак не мог подумать Володя… А он дрался, как будто не замечая своих ран; Володя был уверен, что так вести себя не смог бы.

— Парни! На помощь!

И опять презрительная ухмылка, и раз за разом Володя отбивал удары ЭТОГО: ЭТОТ целился в лицо и в череп, раз за разом бил, целя торчащим из кулака поднятым камнем. Хорошо, подбежал Андрей, почти уже схватил ружье, и у ТОГО не выдержали нервы, ТОТ рванулся все-таки к оружию. Позже Володя поймет, в чем слабость этого человека: он не мог представить, что кто-то придет на помощь другому. Потому и убивал Володю, не ожидая нападения со стороны. Что делать, классовая ограниченность…

Андрей бежал к ружью, ТОТ рванулся туда же, Володя извернулся и дернул за обе ноги. ТОТ рухнул лицом вниз, почти коснувшись руками оружия… того места, где оно только что было. И почти сразу подтянул ноги, стал вставать. Андрей второй раз удивил Володю: не задержавшись и секунды, парень повернул ружье, и ударил ТОГО прикладом по голове. ТОТ ухнул, сел на зад и стал заваливаться дальше, на спину. И Андрей ухитрился догнать ТОГО уже в падении, ударил его прикладом еще и в лоб.

ТОТ свалился прямо на Володю, и на него полилась кровь из рассеченной, быть может, из пробитой головы. По крайней мере, Володе казалось, что он слышал хруст в момент удара.

О мой бог, ведь руки плохо действуют! Рассечено до крови только в одном месте, но еще три места — сильные ушибы: места, куда пришелся удар камнем.

Ну, слава Богу, ТОТ лежит. Теперь скрутить, скрутить его быстрее. Самым немилосердным образом стягивал Володя его руки. Подумал и испил из родников «Августа 1944-го» — разрезал ТОМУ брючный ремень, спустил брюки до колена. Теперь завязать голову, остановить кровотечение… Например, собственной рубашкой. Не дай бог, помрет…

Уф-ф… Ну, приключение.

— Парни, а где Николай?

— Мы его чуть помяли, он дрался…

— Связали его?

— И связали…

Сашка так и сидел, дебиловато уставясь в пространство. Петька ускакал, и ребята ему не мешали. Николай валялся, связанный собственным кнутом.

Тут же раскрасневшаяся Оля, все еще тяжело дыша, рубашка порвана, баюкала собственную руку.

— Что, сломали?!

— Нет… Вывернули только, они меня тащат, я в другую сторону рванулась.

— С Натальей что?

— Пьяная она… Они и меня тоже хотели упоить… С того все и началось. А Наталью как поймали, ее много выпить заставили…

Наташа сидела на земле, и видно было, что Оля не врет — в девушку влили не меньше бутылки. Володя видел, с каким огромным трудом Наталья говорит и даже фокусирует на нем взгляд.

— Он меня… хотел. Ну, это самое…

— Наташка, хватит, все понятно. Ты мне скажи — большого худа он не сделал?

— Н-не успел…

И Наташенька уже спала, даже храпела во сне.

В голову лез дурацкий анекдот, в котором потерпевший кораблекрушение моряк ловил и никак не мог поймать какую-то злополучную козу. Тут возле острова тонет еще одно судно, моряк вытаскивает из воды прекрасную девушку — единственную, кто остался в живых изо всей команды и пассажиров.

— Ты мой спаситель! — бросилась ему на шею девица. — Сделаю тебе все, что хочешь!

Долго думал моряк, что попросить, и попросил наконец:

— Помоги вон ту козу поймать…

И ведь характерно, что «четвертый пастух» выбрал именно Наташу; он много раз видел всех людей в экспедиции, сто раз мог наблюдать, как Наташа бродит с этюдником, рисует что-то в степи или на хуторе. И сделал стойку именно на нее. Не в первый раз Володя наблюдал, как удары самых преступных, самых грязных типов обрушиваются не на подобных им самим и даже не на кого попало, а как раз на людей наиболее культурных, умных, самых благородных и чистых душевно. До чего хочется сволочи обрушиться на то, что находится вне их смрадного мирка. Как необъятна ненависть подонков к нормальным людям и как гложет их охота смертная замазать все чистое, изуродовать его, сделать подобным себе.

— Владимир Кириллович… Что теперь с этими делать будем?

— Как «что»? Лошади есть, отвезем пленных в лагерь, завтра в милицию сдадим. Пусть разбираются… Дима! Девушек отвези на мотоцикле и постереги в лагере. Мы с Андреем ЭТИХ повезем.

— Я сам пойду! — завопил Николай, и это было первое сказанное им с момента плена. Андрей и Володя не выдержали, захохотали.