Казаки. Донцы, уральцы, кубанцы, терцы. Очерки из истории стародавнего казацкого быта в общедоступном изложении - Константин Константинович Абаза Страница 56

под картечь, почти все были перебиты. Штурм продолжался 10 часов и обошелся Пугачеву дорого: в 400 человек убитыми и ранеными, защитники же потеряли только 15 человек. После такой неудачи казаки пристрелили Кубаря и пошли искать другого минера. Опять согнали рабочих. Галерею повели на этот раз не прямо, а коленами. Самозванец сам следил за работой, он не давал отдыха ни днем, ни ночью, ни в будни, ни в праздники, кроме дня своей свадьбы, которая происходила как раз в это время. Казаки уверили самозванца, что если он женится, то «войско яицкое будет к нему более прилежно». Сосватали дочь казака Кузнецова, девицу хорошую, постоянную, но, как отец, так и сама невеста, вовсе не были довольны этой честью: девичье сердце чуяло, что ее суженый не царь, а вор и самозванец. Под венцом Устинья горько плакала, несмотря на то, что ее величали «благоверной императрицей».

«Именно ли ты Государь? – спросила Устинья, оставшись наедине с Пугачевым. – Я потому сомневаюсь, что ты женился на простой казачке. Ты меня обманул и заел мою молодость: ты человек старый, а я молодешенька». – «Я бороду обрею, тогда буду помоложе». – «Без бороды тебя казаки любить не будут», – ответила несчастная.

В полночь на 19-е февраля явился в укрепление малолеток Иван Неулыбин и объявил, что казаки подвели под соборную колокольню подкоп. Едва успели вывезти часть пороха, как колокольня вздрогнула, потом «с удивительною тихостью начала валиться на ретраншемент. На самом верху спало 3 человека, их снесло на землю, не разбудив; пушку с лафетом составило вниз». Однако 45 человек все-таки поплатились жизнью. Тотчас после взрыва загрохотали в крепости пушки, так что казаки не решились двинуться на приступ, только слышались понукания старшин: «На слом! На слом, атаманы-молодцы!». Крики продолжались до самого утра. На другой день Пугачев уехал в Берду, поручив атаману Каргину осаду городка и охранение Устиньи. Хотя старшины являлись к ней на поклон, а Каргин ходил ежедневно с докладом, Устинья не вмешивалась в их дела и вела жизнь затворницы, обездоленной в расцвете красоты и молодости. Теперь казаки повели подкопы по дну Старицы, или старого русла, чтобы ворваться в крепость разом в нескольких местах.

Осажденные в ответ стали буравить землю, удвоили караулы. Несмотря на все тяготы мучительной осады, несмотря на соблазнительные увещания казаков, уезжавших на переговоры, они оставались верны присяге. Запертые тесной кучкой на краю крещеного мира, они не знали, что творится на Руси, где войска Императрицы, когда можно ожидать от них помощи? Только надежда – этот лучший спутник жизни – поддерживала бодрость и мужество екатерининских солдат, голодных, удрученных, но не входивших в сделку с явными изменниками.

Подвиги екатерининских войск и забвение вин казачьих

Стояла глубокая зима, в поле вьюжило, все дороги занесло сугробами снега. Люди и лошади утопали в заносах, и горе путнику, которому приходилось сворачивать в сторону; он там оставался погибать без помощи. Люди и природа одинаково ожесточились.

Воровские шайки, как стаи волков, рыскали по снежным пустыням, отыскивая добычу, упиваясь кровью и терзанием замученных жертв. Знатность, богатство, честь, красота, невинность, доброе имя – все, что украшает человека, подвергалось поруганию, насилию, искоренению. Ни предсмертный трепет невинных жертв, ни вопли, ни укоры или проклятия, ничто не трогало ожесточенные сердца. Запустели села и деревни, города превратились в вертепы пьянства и разгула. Весь край, обширный, хлебородный, пылал как в огне, и свои не могли распознать чужих: все спуталось, нашло на всех умопомрачение: не знали, где правда, где ложь. Войска Императрицы, углубляясь в край мятежа, подвигались чрезвычайно медленно, с большим трудом, с опаской. Впереди обыкновенно шли лыжники, за ними конница, и потом уже, по протоптанным следам, пехота; транспорты с продовольствием подвигались еще медленнее, причем задерживали движение отрядов. От Самары шел отряд генерала Мансурова, от берегов Камы, через Бугульму, отряд князя Голицына. Сближаясь к Оренбургу, они соединились в Бугуруслане; дальше на их пути лежала Татищева. Пугачев понимал, что из-за этой крепости придется выдержать смертельный бой. Здесь каждый клочок земли был облит кровью ее защитников, каждый камень вопил о мщении. Все помнили, как полгода тому назад мятежники, в опьянении успеха, сдирали с коменданта кожу, секли головы и вешали защитников. Пугачев забрал сюда из-под Оренбурга все, что у него было лучшего, поручив осаду Шигаеву. В числе восьми тысяч собранного войска, находилось около двух тысяч казаков и столько же заводских мужиков, превращенных в пехоту, остальное – разный сброд.

К разрушенным стенам крепости мятежники присыпали снежные валы, облили их водой, отчего они обледенели и окрепли. Самозванец сам расставил пушки, назначил прислугу, приказал сделать промеры и обозначил колышками расстояния от крепости. Защитникам было строжайше приказано, чтобы в тот день, когда Голицыну прийти к крепости, люди всячески скрывались, наблюдали тишину, ничем не выдавая своего присутствия, и к пушкам отнюдь не приступали, пока Голицын не подойдет на выстрел.

За три дня до Благовещенья выступил из Переволоцкой авангард екатерининских войск под начальством Бибикова, имея впереди чугуевских казаков. Последние подъезжали к крепости, кружились, выглядывали, она показалась им занятой. Стоявший за воротами Овчинников выслал бабу с хлебом-солью. Она должна была сказать, что население просит князя Голицына вступить и занять крепость. Однако хитрость не удалась: казаки, подъехавшие близко к воротам, заметили толпу вооруженных людей. Они бросились уходить; Пугачев, Овчинников и еще несколько человек пустились в погоню. Одного казака, исколотого копьями, им удалось схватить, но он успел только сказать, что у Голицына 6 тысяч пехоты и 70 пушек, после чего умер. Между тем, авангард занял прилегавшую высоту, с которой крепость открывалась как на ладони. Князь Голицын, осмотревши местность, выслал вправо Мансурова с тремя батальонами, а влево генерала Фреймана с тремя батальонами гренадер и владимирцев; колонна Бибикова, где находилось два батальона пехоты и три эскадрона конницы, должна была наблюдать правый фланг против обхода. Войска подходили к крепости, «а злодеи, засевши в своем гнезде, притаились так тихо, что не сделали ни одного выстрела, не выслали ни одной партии, чтобы наждать на себя и не терять напрасно ядер».

Спустившись в овраг, войска Императрицы перестроились в боевой порядок: в 1-й линии стала пехота, во 2-й – конница, изюмские и 2 эскадрона бахмутских гусар, 2 эскадрона драгун, архангелогородские карабинеры и две роты чугуевцев. Как только поставили на высотах батареи, из крепости открылся огонь: 30