Михаил Шевердин - Перешагни бездну Страница 57

Чувственная гримаса не понята приближенными и свитой. Все думают, что эмир недоволен. Крики, вопли и стоны толпящихся вокруг трона смолкают. Испуганные музыканты опускают инстру­менты. Все глаза устремлены на лицо властелина.

Сеид Алимхан сидит расслабленно, развалившись. Руки не­брежно брошены на точеные рукоятки кресла. На белых пухлых пальцах огненными глазками мерцают рубины. Чуть одутловатое лицо Сеида Алимхана тоже белое. Про такие лица говорят — «крупитчатая белизна», а тетки узбечки язвят: «Мукой обсыпан­ное». Белизна щек оттенена синевой приопущенных век и черной густой бородкой.

Он представителен, эмир, сидящий с важным видом в буты­лочного цвета русском царском мундире генерал-адъютанта, в бе­лом сипайском тюрбане. Все ордена и звезды сверкают и перели­ваются на темном сукне. Вид парадный, выделяющийся посреди всех этих грязных рубищ и лохмотьев.

Главный оборванец с богатым посохом — Хаджи Абду Хафиз склоняется к эмиру:

— Прикажете приступать?

Скулы эмира свела судорога. Какая скука весь этот церемо­ниал! Приходится терпеть. Он сам придумал и хауз, и обряд да­рования милости.

Величественный жест рукой, и... все началось. Пришлось изо­бразить страдальческую мину на лице. Вот теперь-то пригодилась и ломота в суставах. Нет,  решительно надо  поехать скорее на воды в Висбаден или куда-нибудь еще.

Снова над ухом прозвучал голос Главного с Посохом:

—  Начинаем!

Тут же эмир  вздрогнул,  ибо  Главный  с  Посохом   закричал истошно в толпу:

—  Великий и благословенный эмир в неизреченном милосердии, во имя бога и пророка его, порешил снизойти до нужд стада человеческого и даровать всем нуждающимся сладкую животворную воду. А посему эмир благословенный повелел нанять сто тысяч рабочих, и они на собственные средства благодетельного эмира и на его харч, состоящий из хлеба, риса, мяса и овощей, содержали себя, и трудились во славу всевышнего, и выкопали сей невиданный во всем мире по размерам, красоте и благоуст­ройству водоем, то есть хауз Милости, коим теперь может счастливо пользоваться каждый правоверный мусульманин без стра­ха и обиды. Ибо хадис гласит: «Дарующий воду жаждущему оделяется милостями аллаха». Идите же, жаждущие, к хаузу, черпайте воду и прославляйте доброту эмира Бухары Сеида Мир Алимхана.

Втянув в себя воздух, Главный с Посохом добавил еще громогласней:

— Подождите же! А кто черпает одно ведро, тот да заплатит полгроша, а кто наберет один мех воды да уплатит один грош в пользу бедных.

Эмир картинно выпрямился, потрогал кончиком пальцев ордена, потребовал большой свёрток чир картинно выпрямился,елем 100 А находится сборка на питание сирены ГО.овый зал на 3 этаже.  пергамента с привешенной к нему на ленте восковой печатью и вооружился тростниковым пером. Все увидели, что Сеид Алимхан сам лично собирается трудиться, и одобрительно  загудели. Какое самоотвержение! Что только не готов делать великий, чтобы снискать милость аллаха!

—  Бисмилля и рахмани рахим! Во имя бога милостивого, ми­лосердного! Приступим!

Тяжелые синие веки эмира приподнялись, и темные глаза за­держались на лице машкоба — водоноса, шагнувшего не без ро­бости к трону. Машкоб, как и полагается ничтожному разносчику воды, молчал.

—  Имя! — заорал Главный с Посохом. — Имя говори, сын раз­водки!

Водонос с трудом выдавил из груди свое имя. Медленно и важно занес Сеид Алимхан его в пергаментный список и, облег­ченно вздохнув, словно выполнив непомерно трудную работу, от­кинулся на спинку трона.

—  Плати грош и восславь творца! — зычным голосом провозгласил Главный с Посохом. Он буквально выхватил из руки водо­носа монетку, подтолкнул его к берегу хауза и объявил:

— Следующий!

К трону шагнул нищий с тыквенной бутылью...

Сеид Алимхан записал калямом и его имя. Главный с Посохом бросил в мошну полгроша.

Подошел следующий из длинной вереницы людей, стоявших в очереди.

Эмир неторопливо заносил имена жаждущих в список и вре­менами поглядывал по сторонам. Скука одолевала его. Предстоя­ло сидеть и писать до заката солнца. Такой искус эмир сам нало­жил на себя.

Как бывало в Бухарском Арке он сиживал на троне по семь-восемь часов, занимаясь государственными делами, так теперь он часами не вставал с места. Приходилось терпеть. Толпа не редела. Мало ли бездельников и любопытных шляется в окрест­ностях. Уже много лет Сеид Алимхан за неимением других заня­тий раздает, во имя бога, воду. И люди не переставали удивлять­ся, для чего это делается.

Взгляд эмира, медленно бродивший по лицам и лохмотьям столь привычной и надоевшей толпы, вдруг остановился на инду­се в малиновой чалме, одиноко стоявшем на самом берегу хауза.

Индус, прислонившись плечом к черной потрескавшейся коре карагача, ковырял в зубах соломинкой. Он разительно выделялся среди серых рубищ. Длинный, ниже колен, розово-кремовый сюр­тук дорогой китайской чесучи, массивная часовая цепочка из чер­вонного золота, длинные, узкие в дудочку белого полотна брюки, изящные бенаресские туфли с чуть загнутыми носками и даже малиновый, свободно намотанный на голове тюрбан,— все служи­ло вывеской — перед вам, и состоятельный торговец, представитель англо-индийских коммерческих кругов: бомбейское полотно, каль­куттские граммофоны, делийские медикаменты, английская шерсть, золингенская сталь, сигареты «файн», лучшее бренди, сгущенное молоко, голландское какао, фотооткрытки — парижский жанр «только для мужчин», платья из Парижа. Все «экстра», все по сходным ценам.

Продажа влечет за собой куплю. Коммерсант покупает кара­куль, хлопок, гранаты, шерсть, апельсины. Такого купца можно увидеть и в базарной толкучке на Чахарсу, и за столиком, зава­ленным монетами от бухарского чоха до золотого соверена и от линялой «керенки» до десятидолларовой бумажки. За столи­ком производится обмен любой валюты на любую валюту. Здесь же дают в рост под невероятные залоги и под немыслимые про­центы.    Малиновые    тюрбаны — кредиторы и банкиры    Востока.

И кто знает, быть   может,   индус в малиновой   чалме из касты раджстанских ходжа, покинувших родину, чтобы наживать здесь состояние, весь день по локти купаться в золоте, а с наступлениемсумерек шагать по грязи и пыли под охраной полицейского караула себе в глинобитный хлевушок на одной из узеньких улочек, где помои выплескивают прямо с балаханы, а дыры «мест отдохновения»   выходят   прямо в уличную   канаву. И никого не шокирует, что богач, держащий за глотку полбазара, спит на дрянной войлочной  кошме и блохи всю ночь не дают   ему   покоя. Темнолицые ходжи в малиновых тюрбанах все терпят, потому что они живут здесь временно...