Роберт Сервис - Аргонавты 98-го года Страница 57

Мои странные бесформенные опасения за Берну скоро улеглись. Она ждала меня и выглядела лучше, чем когда-либо. Она приветствовала меня с пылкой радостью, воспламенившей восторгом мое сердце.

― Подумай только, ― сказала она, ― еще две недели и мы будем вместе навсегда. Это кажется слишком прекрасным, чтобы быть правдой. О, дорогой, когда же наконец я смогу любить тебя вволю? Как счастливы мы будем! Не правда ли?

― Мы будем счастливее всех других возлюбленных, живших до сих пор, ― уверял я.

Мы перешли через Юкон на зеленые прогалины Северного Даусона и там уселись друг около друга на маленьком холме. Как мне хотелось передать словами восторг, наполнявший мое сердце. Никогда не было юноши счастливее меня. Но я говорил мало, потому что молчание любви сладостнее слов. Я хорошо, хорошо помню, как она выглядела в эту минуту, совсем как картина: ее руки были сложены на коленях, ангельски прелестные, матерински нежные глаза сияли, как звезды. Она ласково дотронулась до моих волос, я стал целовать ее пальцы, целовал их еще и еще. Тут она поднесла мою руку к губам, и я почувствовал ее поцелуй. Какой чудесный трепет охватил меня при его прикосновении. Моя рука, казалось, перестала принадлежать мне ― это был священный предмет.

О, как я был счастлив и горд.

― Да, ― начала она, ― неправда ли, это похоже на сон? Знаешь, мне всегда казалось, что это греза, но теперь она начинает превращаться в действительность. Ты увезешь меня отсюда, не правда ли, мальчик? Я скажу тебе теперь, дорогой: я переносила все только ради тебя. Знаешь, я думаю иногда, что всякая девушка, как бы она ни была чиста, скромна и нежна в начале, должна постепенно опуститься в этой обстановке.

Я согласился с ней, ибо сам хорошо замечал, что становлюсь равнодушным к окружающему злу.

― Не делал тебе Локасто новых предложений?

― Да, около месяца назад он начал снова осаждать меня, не давая мне покоя, делал всевозможные предложения и обещания. Он собирался развестись со своей женой, «по ту сторону», и жениться на мне. Он хотел положить сто тысяч долларов на мое имя. Он испробовал все, что было в его власти, чтобы подчинить меня своей воле. Затем, увидев, что это бесполезно, он отступил и просил меня позволить ему быть другом. Он так тепло отзывался о тебе. Но я почему-то не доверяю ему.

― Ну, моя драгоценная, ― уверял я ее, ― все опасности, сомнения, отчаяния, скоро будут позади. Локасто и все остальные превратятся в тени, чтобы никогда больше не путать мою маленькую девочку. Великий мрачный Север исчезнет, растает в солнечном краю цветов и песен. Ты забудешь его.

Вдруг она встревоженно сказала мне:

― Посмотри, посмотри на радугу. Не правда ли, как прекрасно! Как великолепно!

Я залюбовался зрелищем. На реке выпал ливень и облака, внезапно рассеявшись, открыли двойную радугу несравненной красоты. Ее двойная арка гак стройно изгибалась над городом, как будто была нарисована там. Каждый обруч был безукоризненно очерчен, прелестен по оттенкам, нежно лучезарен, совершенен по чистоте. Мне никогда не приходилось видеть двойной радуги такой безупречной расцветки. Опираясь концами в реку, она взлетела над золотоносным городом, как видение, полное небесной прелести.

Берна положила голову на мое плечо; губы ее касались моих и слабо шевелились.

― Милый, до первого июня. Не обмани меня, любимый, не заставь меня ждать.

Я вернулся на заимку. Все шло хорошо, но я чувствовал мало желания приняться за работу. Я был как-то странно утомлен, как бы обессилен, но все же снова взялся за свою лопату, хотя тело мое противилось каждым мускулом. Я никогда так не чувствовал себя раньше Что-то со мной было неладно. Я был слаб, сильно потел по ночам, мне не хотелось есть.

― Ну, ― сказал Блудный Сын, ― все кончено, нам осталось только ликовать. По моим вычислениям мы промыли двести шестьдесят тысяч долларов. Это составит сто три тысячи на нас четырех. Около трех вам стоила добыча золота; так что в общем на каждого придется по двадцати пяти тысяч.

Какой ликующий вид был у всех, у всех, кроме меня. Я чувствовал, что деньги потеряли для меня всякий интерес теперь, потому что я был болен, болен.

― Ну, в чем дело? ― спросил Блудный Сын, пытливо уставившись на меня. ― Ты выглядишь, как привидение.

― Я и чувствую себя так же, ― отвечал я. ― Боюсь, что со мной творится что-то неладное. Мне хочется прилечь на минутку, ребята… Я устал… Первое июня у меня есть дело первого июня. Я должен сдержать слово, я должен… Не давайте мне спать слишком долго, братцы. Я не должен пропустить. Это вопрос жизни и смерти! Первое июня.

Увы, первого июня я лежал в госпитале, метался и бредил в когтях тифозной горячки.

Глава XXI

Я лежал в постели и сильная тяжесть давила меня, так что, несмотря на все усилия, я не мог двинуться. Мне было жарко, невыносимо жарко. Кровь кипела, пробегая по моим жилам. Мускулы горели. Мозг отказывался работать. В нем царили мрак, застой и паутина, как в склепе. По временам у меня были странные проблески, полные ужаса и отчаяния. Кроваво-красные огни и пурпурные тени сменялись в моем сознании. Потом начались галлюцинации.

В них всегда была Берна. Сквозь множество гримасничающих, искаженных смехом лиц, постепенно вырисовывался и постоянно парил прелестный задумчивый образ. Мы были оба в странных костюмах, я и она. Они напоминали платье времен первых Георгов. Мы бежали, спасаясь от кого-то. Я был полон страха и тревоги за нее. «Мы убегаем», думал я.

Нам надо было перейти через болото, отвратительную трясину, и наши преследователи были за плечами. Мы пробовали идти по трясущейся почве, но тут я вдруг замечал, что она начинает погружаться. Я бросался к ней на помощь и тонул тоже. Мы были положены по шею в мягкую тину, а там, на берегу, не спуская с нас глаз, стоял наш главный преследователь; он смеялся над нами, он радовался, видя нашу гибель. И в бреду лицо этого человека казалось мне странно похожим на лицо Локасто.

Мы были в беседке из роз, она и я. Это было все еще в глубине истории. Мы, казалось, находились в дворцовом парке. На мне были чулки и камзол, а на ней длинное развевающееся платье. Воздух был полон благоуханий и солнечного света. Птицы распевали. Фонтан рассыпал в воздухе дождь сверкающих бриллиантов. Она сидела на траве, а я прижимался к ней, положив голову на ее колени. Я видел над собой ее лицо, склонившееся как лилия. Нежными пальцами она обрывала розу, и лепестки, подобно снежинкам, падали на меня. Потом меня неожиданно схватывали и отрывали от нее люди в черном, грубо старавшиеся заглушить ее крики. Меня увлекали прочь, бросали в зловонную темницу. Затем, однажды ночью, меня потащили снова, привели в залу, полную мрака и ужаса, и поставили перед свирепым судилищем. Они произнесли мой приговор ― смерть. Главный инквизитор поднял маску, и в этих крупных чертах я узнал Локасто.