Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника Страница 58

Проделав этот опыт, вы легко поймете, монсеньор, каким образом мужчина, арестованный Марсиалем, мог уничтожить мужскую одежду и одеться в женское платье, и каким образом секретные бумаги могли быть от вас спрятаны.

Теперь, господин министр, когда обстоятельства, счастливые для меня, свели нас с вами, я надеюсь, вы поймете и оцените услуги, какие я могу оказать. Я питаю надежду, что вы еще захотите вспомнить обо мне и не забудете меня в некоторых обстоятельствах. Я подчеркиваю — некоторых, и вы скоро поймете — почему.

Я узнал, что бригадир Марсиаль, обвиненный в измене, заперт в крепость. Невиновность этого честного солдата легко доказать описанным выше устройством кареты, и я не сомневаюсь, что ему немедленно будет оказана помощь правосудия.

Марсиаль несколько раз преследовал меня чрезвычайно толково. Если он меня не поймал — не его вина. Желаю, чтобы это признание было ему полезно.

Мое предыдущее письмо было безымянным. Это письмо я подписываю, прося вас, монсеньор, принять выражение неизменной преданности и глубокого уважения от вашего нижайшего и покорнейшего слуги.

Внизу была приписка.

«Что касается адреса моей квартиры, то я полагаю, что господин Фейдо де Морвиль, начальник полиции, будет в состоянии предоставить этот адрес монсеньору, как только я дам возможность одному из его разумных агентов получить двести луидоров, обещанных в награду тому, кто меня выдаст».

XVI. ПИСЬМО

Король бросил письмо на стол.

— Этот негодяй остроумно дерзок, — сказал он, — можно подумать, что он был пажом. Мсье д’Аржансон, нам остается только одно: арестовать этого Рыцаря и послать его нашему знаменитому кузену и союзнику, прусскому королю: Фридрих любит философов и умных людей, а этот человек дал доказательство своей склонности к философии и своего ума. Что вы сделали после получения этого письма? — спросил король, сменив тон.

— Я велел доставить почтовый экипаж, государь, — отвечал министр, — сам его осмотрел и удостоверился, что сведения, сообщенные мне, были совершенно точны.

— А графиня Потоцкая?

Начальник полиции подошел с пачкой бумаг в руках.

— Государь, — сказал он, — вот донесения десяти агентов; ни одно из этих донесении не противоречит другим.

— Что же говорится в этих донесениях?

— Графиня Потоцкая выехала из Парижа вчера в десять часов утра. Она села в карету, запряженную парой лошадей с кучером и лакеем без ливреи на козлах; карета выехала из Парижа через Тампльские ворота. В полдень экипаж был в Ноази, а в час въехал в лес Бонди. С этого момента, государь, следы теряются.

— Как?!

— Видели, как карета въехала в лес, но никто не видел, как она выехала оттуда. Куда она девалась — неизвестно, однако экипаж, лошади, кучер, лакей и графиня бесследно исчезли.

— И вы не надеетесь ничего узнать?

— Я делаю все, государь, но не знаю, должен ли я надеяться. Сейчас, когда я имею честь разговаривать с вашим величеством, шестьдесят верных и преданных агентов осматривают окрестности леса Бонди на протяжении трех миль. Сегодня вечером я получу первые донесения.

Людовик XV одобрительно кивнул головой.

— Государь, — сказал д’Аржансон, — теперь вашему величеству следует перенестись опять к 31 января, когда случились те странные происшествия. Нужно предоставить слово начальнику полиции.

— Я слушаю, — сказал Людовик XV.

— Чтобы исполнить приказание, отданное мне королем, — арестовать Рыцаря в десять дней, — начал Фейдо де Морвиль, — я обещал большие награды моим агентам. Один из них, по имени Жакобер, попросил у меня особой аудиенции и обязался выдать мне Рыцаря Курятника на следующий день. Он рассказал мне, что случай свел его с двумя сообщниками Рыцаря. Жакобер был прежде вором. До поступления на службу в полицию он состоял в шайке Флорана в Руане. Сообщники Рыцаря подумали, что Жакобер хочет присоединиться к ним, и решили завербовать его. Жакобер вошел в дом на площади Мобер на углу улицы Галанд. Он присутствовал на оргиях разбойников и был принят членом их общества. Он должен был прийти на другой день в восемь часов, чтобы быть представленным Рыцарю Курятника.

Я предоставил Жакоберу возможность действовать и согласился на все, что он требовал для успешного завершения дела; потом я организовал за ним наблюдение таким образом, чтобы у него не возникло подозрений. Я спрятал двадцать пять человек в домах на площади Мобер и еще двадцать пять около монастыря св. Иоанна Латранского. Кроме того, я дал знать начальнику дозорных. Оставалось ждать.

Следующая ночь не принесла никаких известий. Все пятьдесят агентов возвратились утром. Они не видели ничего. Я ждал Жакобера — он не являлся. Что с ним случилось? Был ли он жертвой или изменником — вот что мне хотелось узнать — и не удавалось.

Вчера утром я получил письмо, адресованное не начальнику полиции, а лично мне. Я распечатал его. В нем лежало другое письмо, с официальным адресом и надписью внизу, гласящей: «Именем короля и правосудия, пусть тот, кто поднимет это письмо, препроводит его к начальнику полиции». Без сомнения, письмо было найдено на улице лежащим в грязи, потому что оно все было запачкано грязью. Я узнал почерк Жакобера. Я не мог ошибиться, потому что много раз получал от него донесения. К тому же, чтобы избежать подделки, я дал каждому из моих агентов особый знак — половину печати, вторая половина которой — у меня. У каждого агента своя печать.

Я поспешно распечатал письмо и узнал примету. Вот это письмо.

Фейдо де Морвиль вынул из своего портфеля сложенное письмо и подал его королю. Письмо было измято, запачкано, покрыто желтыми пятнами. Фейдо развернул его и показал Людовику XV странный темно-красный знак в верхней его части.

— Он, очевидно, поставил его своей кровью, — продолжал начальник полиции.

Вынув из портфеля небольшой плоский ящичек, он достал из него печатку, прорезанную насквозь.

Он положил печатку на знак, начертанный на письме, — все пустые места заполнились. Знак на бумаге и печать точь-в-точь подходили друг к другу.

— Я не мог сомневаться, — продолжал Фейдо, — потому что один Жакобер имеет такую печать, и поставлен знак на бумаге точно в условленном месте.

— Очень мудрено! — сказал король.

— Таким образом, — продолжал Фейдо де Морвиль, — я не мог ошибиться, потому что, допустим даже, могли подделать почерк агента, даже похитили его печать, но надо было еще знать именно то место на бумаге, где следовало поставить знак по нашему договору.