Генри Хаггард - Ожерелье Странника Страница 58

— Вот, друзья, каково мое положение, — продолжал я. — И пусть Августа отвергнет что-либо из сказанного, если сможет.

— Говорите, госпожа. Вы отрицаете это? — спросил Джодд.

— Я не отрицаю, что этот человек был ослеплен по моему приказанию в наказание за преступления, за которые он мог быть казнен, — признала Ирина. — Но я отрицаю, что приказала привести его к этому обрыву. Если погибшие так сказали, значит, они солгали.

— А если это также подтверждает ваша фрейлина Мартина, что тогда? — задал ей вопрос Джодд.

— Тогда она также солгала, — угрюмо промолвила Ирина.

— Пусть будет так, — заключил Джодд. — Но все же очень странно, что, действуя в соответствии с этой ложью, мы нашли генерала Олафа стоящим на краю вон того обрыва. Да, не более чем в трети дюйма от смерти. А теперь, генерал, мы выслушали обе стороны, и вы должны сами вынести приговор. Если вы скажете, что эта женщина должна быть ослеплена, — она видит сейчас свет в последний раз. Если же вы скажете, что она должна умереть, то ей следует прощаться с жизнью.

Я снова надолго задумался. Мне пришло на ум, что Ирина, сегодня утратившая силу и власть, в одно прекрасное время может подняться вновь и причинить очень много зла Хелиодоре. А сейчас она в моих руках… Но если я выпущу ее на свободу, тогда…

Кто-то пододвинулся ко мне, и я услышал шепот Ирины, лившийся мне в ухо.

— Олаф, — взмолилась она. — Если я и грешна перед вами, то лишь потому, что любила вас. Неужели вы станете мне мстить за это, мстить той, чья душа и так уже больна из-за чрезмерной к вам любви? Если это так, то вы больше не Олаф. Ради Христа, поимейте ко мне снисхождение, так как я еще не готова к встрече с Ним. Дайте мне время для раскаяния. Нет! Выслушайте меня! Не позволяйте этим людям оттаскивать меня от вас, как они собираются сейчас поступить… Да, я потерпела поражение, но — кто знает? — я еще сумею, может быть, достичь величия… конечно же, я уверена, что сумею. И тогда пусть, Олаф, моя душа вечно корчится в адском огне, если я попытаюсь причинить зло вам и египтянке. Иисус свидетель, я не прошу меньшей кары. Отведите этих людей, Мартина, все сказанное в отношении Олафа и египтянки касается также и вас. Кроме того, Олаф, у меня есть огромные богатства. Вы говорили о бедности — она вам не грозит! Мартина знает, где спрятано мое золото, и мои ключи все еще у нее. Пусть же она заберет его. Я только прошу отпустить меня одну. И еще слово. Если когда-нибудь это будет в моей власти, я, забыв старое, добьюсь для вас самых высоких постов. Ваши мозги не ослепли, Олаф, и вы еще можете повелевать. Я клянусь, клянусь Святой Кровью! Ну, а теперь тащите меня, если вам это угодно. Я сказала все…

— Тогда, может быть, госпожа, вы разрешите говорить Олафу, так как нам еще многое предстоит совершить, и мы с этим делом должны покончить быстрей, прежде чем сюда явится император с армянами, — проговорил Джодд.

— Капитан Джодд и товарищи! — сказал я. — Императрице Ирине было угодно дать мне торжественную клятву, которую, возможно, кое-кто из вас слышал. Сдержит ли она эту свою клятву или нет, это дело ее и Бога, в которого оба мы верим. Поэтому эти клятвы я не принимаю во внимание, они не повлияют на мое решение ни на одну секунду и ни в какую сторону. Далее. Вы сами избрали меня судьей в своем собственном деле и обещали выполнить мой приговор, поступить так, как скажу я. Тогда слушайте и запоминайте. Долгое время я был офицером Августы, а в последнее время — ее генералом и камергером, в силу чего я связан нерушимой присягой и должен защищать ее от зла во всех случаях. До настоящего времени я был верен этой клятве, хотя и мог ее нарушить, не становясь бесчестным человеком. Но, что бы ни произошло, мне представляется, что пока она все еще остается императрицей, а я — ее офицером, носящим свой меч, который, правда, был возвращен мне, чтобы я направил его против себя самого. Императрице было угодно выколоть мне глаза. По нашим солдатским законам монарх, правящий империей, волен лишить глаз офицера, поднявшего меч против его войск, или даже убить этого офицера. Справедливо было бы такое деяние или нет, — это опять же дело двоих: монарха и Бога, что над ним, Которому он в конце концов будет давать ответ. Мне кажется поэтому, что я не имею права провозглашать любой приговор против Августы Ирины, и, какими бы ни были мои личные обиды, никакого приговора я выносить не буду. А так как я все еще остаюсь вашим генералом, так как другой пока не назначен, я приказываю вам отпустить Августу и не мстить ее особе за то, что выпало на мою долю, что было сделано ее руками, независимо от того, будет ли эта месть справедливой или нет.

Когда я закончил говорить, в наступившем молчании я услышал, как Ирина издала что-то среднее между всхлипом и вздохом удивления, а затем ропот норманнов, для которых подобные слова были странными. Но этот шум был заглушен мощным голосом Джодда.

— Генерал Олаф, — сказал он, — пока вы говорили, мне пришло в голову, что один из кинжалов, выколовших ваши глаза, проник еще дальше, поразив ваш мозг. Но когда вы закончили свою речь, я понял, что вы — великий человек, отбросивший в сторону свои личные чувства, обиды, торжество возмездия, то, что было уже в ваших руках, и преподавший нам, солдатам, урок того, как надо понимать свои обязанности. Я, например, этот ваш урок не забуду никогда. Генерал, если, как я надеюсь, мы и в будущем будем вместе, как были в прошлом, тогда я попрошу вас научить меня этой вашей христианской вере, которая может заставить человека не только простить, но и прикрыть это прощение маской долга. Мы видели, что вы поступили именно так. Генерал, мы повинуемся вашему приказу. Императрица ли эта женщина или уже нет, эта госпожа может больше не опасаться нас. Более того, мы станем ее защищать всеми своими силами, как делали это во время битвы в дворцовом парке. Но все же я должен сказать ей прямо в лицо, со всей солдатской прямотой, что, не будь вашего приказа или если бы вы предоставили нам судить ее, она, искалечившая такого человека, умерла бы позорной смертью!

Я услышал, как кто-то бросился передо мной на колени, и узнал голос Ирины, шептавшей сквозь слезы:

— Олаф, Олаф, уже второй раз в моей жизни вы заставляете меня испытывать большой стыд. О! Если бы только вы могли полюбить меня! Тогда бы и я могла подняться до вас!

Затем я послышался звук шагов и другой голос, молодой и сильный, но звучавший так, будто его обладатель охрип от постоянного пьянства. Мартине не было нужды шептать мне, что пришел Константин.

— Приветствую вас, друзья! — воскликнул он, и сразу же раздался лязг салютующих мечей и ответный возглас:

— Приветствуем тебя, Августус!