Емельян Ярмагаев - Приключения Питера Джойса Страница 58

Потом засиял апрель, загремели птичьи хоры, и из-за путаницы голых ветвей брызнула синева.

Каждый день теперь знаменовался маленькой весенней новостью: то явится бабка с охапкой лесных фиалок, то у берегов ударит хвостом голодная щука, то затрубят в чаще лоси. Отощалый барибал шатался по лесу, всюду роясь и оставляя клочья шерсти; в чаще томно жаловалась кукушка и барабанил дятел, а на нашей крыше запел козодой.

Еще две недели — и темные стены форта окутались нежно-зеленым облаком листвы. Какие запахи, какой разгул все заливающей молодой зелени! В зеленых рамках леса синела обновленная даль, оттуда неслись тайные призывы, тени воздушных странниц бродили по земле, и у меня кружилась голова и сладко ныло в груди.

Дежурства отменили, и поселяне вышли в лес с топорами. Много было споров о том, готовить ли пашню сообща или разделить ее на участки. Кто победней, стоял за общность, зажиточные хлопотали о разделении, и они одолели. На участках затрещали костры, от корней обреченных деревьев повалили сизые клубы дыма, и, обгорелые, они с пушечным гулом валились на землю. И вот на реке раздалось:

— Хей-йо! Я иду к тебе, Большая Мать!

Челн Плывущей Навстречу, кивая расписным носом, вспарывал дрожащее серебро реки, и солнце бежало впереди него в полосато-синей воде. Похудевшая Утта стоя гнала челнок, она улыбалась, косы били ее по плечам. Бедняга Генри как увидал свою возлюбленную, так и замер у берега, схватившись руками за ветви. Он вошел в воду и притянул челн к берегу, потом поднял девушку на руки и понес ее на землю. Все это видели в поселке. Видела и Люси Блэнд.

Моя бабка встретила Утту раскрытыми объятиями.

— Долго же ты пропадала, маленькая дочь. Я так по тебе скучала!

По своему обычаю, Утта склонила голову к плечу и в этой позе посмотрела на нас с Генри искоса — не то лукаво, не то задумчиво.

— Молодые люди пусть работать, — объявила она, — Утта с тобой говорить, много говорить. Большое слово висеть Утта за плечами.

Мы с Генри отправились на наш участок корчевать оставшиеся от пожарища пни. Понятное дело, помощник у меня был никудышный: сидел на пне и все толковал о своей любезной.

А когда Утта вышла из нашего дома, ее челн пылал. Он был наполовину вытащен на берег, разбит ударами топора и подожжен, и веселое пламя пожирало его остатки. И, шипя, сыпались в воду маленькие угольки — то, что осталось от кормы.

— Кто это сделал? — бегая по берегу, кричал Генри. — Кто посмел сжечь челн? Я хочу знать имя этого негодяя!

Поселок молчал. В лесу по-прежнему трещали костры и падали деревья. Утта стояла у останков челна с окаменелым лицом, и в глазах ее застыло недоумение. Вызванный мною Питер, не глядя на останки челна, сказал девушке:

— Случайная искра от костров. Мы подарим тебе новый, Утта.

Она подняла с земли женский шерстяной поясок, охватывающий несколько хворостинок, и подала его Питеру. После этого Плывущая Навстречу скорыми шагами пошла по берегу прочь. Генри шел рядом и что-то говорил. Но она не отвечала ни слова и не смотрела на него.

В поселке начался падеж скота.

Беду эту бабка объясняла очень просто: отощавшая на зимних кормах скотина жадно накинулась на свежую зелень — вот и понос. Пали дюжина овец и пять коров да с десяток того и гляди подохнут. Ждали нападения индейцев — и прозевали скот!

Наша животина осталась здоровой, потому что бабка не дала ей сразу перейти на подножный корм, Блэнды же потеряли половину овец и единственную корову. Вопли Люси были слышны даже в чаще леса. После отцовского внушения девушка в сбитом набок чепчике, размазывая ладонью кровь по лицу, бегала по поселку, стучалась в каждую дверь и кричала:

— Язычница напустила порчу на скот! Это сделал ее Птичий Глаз. Убейте ее, христиане, сожгите!

Весь поселок точно взбесился из-за птичьего глаза. Искали его всюду, даже в досках пола. Найдут что-то похожее — и ломать! Кентерлоу вырубили у своего дома все деревья, на которых им что-то померещилось. Блэнд, со зловещим выражением лица, рыскал, осматривал и поучал. На мою бабку замахивались, кричали ей вслед оскорбления. М-с Гэмидж твердо шествовала по просеке с топором за плечом, но ей было мучительно тяжело.

Утта больше не появлялась, и понемногу все затихло. Мы с бабкой взялись за пахоту: у нас одних имелся плуг, который мы перевезли через океан за большие деньги. Мы и вспахали раньше всех, и скорее всех засеяли поле пшеницей, ячменем и маисом вперемешку с бобами, как научила бабку Утта.

Освободился наш плуг — и, как по волшебству, изменились односельчане! Никаких оскорблений — улыбки, поклоны… М-с Гэмидж одолжила плуг сначала Тому Долсни: этот иомен всегда был с ней вежлив. Потом она заставила меня, как я ни противился, вспахать участок Блэндов. Можете себе представить, чего это мне стоило. Люси вела быков, я пахал. Мы передохнули, и Люси сказала:

— Ты хороший парень, Бэк. Но в двери вашего дома смотрит Птичий Глаз. Берегитесь!

— Дура ты, Люси Блэнд, — сказал я беззлобно, так как жалел ее. — И откуда в тебе нехристианские сии чувства?

— Как же, из-за чар проклятой язычницы я его потеряла, — не слушая, бормотала она. — А ведь он так ласково на меня смотрел!

Я видел, что она полубезумная, и перестал с ней разговаривать. Однако на всякий случай сотворил перед дверью нашего дома небольшое заклинание, не требующее особых хлопот. Это было дешевенькое любительское заклятие, малую беду оно могло и отвести.

Но на рассвете пришла большая беда. Вернее, целых две. Об одной из них и предупреждала бабку Утта-Уна в свое последнее посещение.

Было часа три-четыре утра. Одним прыжком я соскочил с кровати, где спал одетый, — так велела бабка после разговора с Уттой. Заряженное ружье, рог с порохом, сумка с пулями и пыжами — все было под рукой, так что и в темноте я снарядился быстро. В ушах еще стоял нечеловеческий вопль, который меня и разбудил, — я не забуду его, вероятно, до самой смерти. Одетая вышла из спальни вдова с ружьем в руках.

— Ты слышал тоже? Кажется, это у Хартов… Идем!

В жидкой предрассветной синеве блуждали огни, похоронно пел колокол, трещал барабан, перекликались люди. «Строиться в колонны! — гремел голос Джойса. — Старшины ко мне!» На окраине поселка расплывалось алое зарево, по временам мелькали вспышки выстрелов. Прячась за деревьями и изгородями, мы подошли к усадьбе Хартов. Их дом горел. На ярком фоне ревущего пламени метались одетые в перья демоны; хохоча и завывая, они плясали танец победы. Мы дали залп, и индейцы бросились врассыпную за деревья. Потом оттуда засвистели их стрелы, и кто-то из наших был ранен. Так состоялось наше знакомство с индейскими стрелами. Невидимые посланцы дьявола, они не раз потом распевали на все голоса над моей головой. По молодости лет я их не боялся, а тогда, в ту ночь, я был спокоен и даже весел — мне было интересно.