Олег Северюхин - Личный поверенный товарища Дзержинского Страница 59

Германия вообще страна двух религий — католицизма и лютеранства. Всегда в стране действовал принцип «cuius regio euius religio» («чья власть, того и вера»). С приходом национал-социализма Рождество не отмечалось так пышно, как раньше. Но традиция осталась и сразу ничего не меняется. Даже правоверные большевики осеняли себя крестным знамением, чтобы доказать, что идеи Маркса верны. Поэтому и немецкое рождество всегда ассоциировалось со старой немецкой песенкой, вроде бы к Рождеству никакого отношения не имеющей.

O Tannenbaum,

Wie grün sind deine Blätter.

Du grünst nicht nur zur Sommerzeit,

Nein auch im Winter wenn es schneit.[2]

Сразу после возвращения из Москвы я на полученные премиальные деньги и сбережения за 990 марок купил один из первых народных автомобилей KdF-38 — Volkswagen-38 (Народный автомобиль образца 38 года) конструкции инженера Фердинанда Порше.

Выступая на церемонии закладки первого камня, Гитлер заявил, что автомобиль будет называться Kdf — «Крафт дурьхь фройде» («Сила через радость») в честь общественной организации, «пожертвовавшей» 50 млн. рейхсмарок на строительство завода, «несущего радость немецкой нации».

Машина была неплохая с усиленным несущим плоским днищем вместо рамы. Четырёхцилиндровый двигатель рабочим объёмом 985 кубиков находился за задней осью. Независимая торсионная подвеска всех колёс. Округлённый обтекаемый кузов был похож на майского жука. Я не скажу, что я был водитель ас, но машины я любил, знал устройство и неплохо их водил как в России, так и за границей, в частности во Франции.

К фон Казенам на Рождество мы поехали на своей машине. Подзамёрзли в дороге, но добрались вполне сносно. Мои новые родственники приняли нас достаточно радушно. Показали нам хозяйство имения и фольварк Либенхалле. Мне всё понравилось, и я пожелал процветания их хозяйству. Так же я сказал, что не имею никаких претензий на ту часть наследства, которая должна принадлежать моему отцу, как прямому наследнику фон Казенов. После этого я стал вообще любимым родственником, учитывая то, что всё своё я привёз с собой.

К новому году мы вернулись домой, чтобы встретить новогодний праздник с семейством Штрайх. Элиза чувствовала себя неважно, но веселилась вместе со всеми и пела новогодние песни. Наши подарки понравились всем. Тестю я подарил две коробки папирос «Казбек». Рассказал, что обозначает Казбек, сказал, что советский лидер родом из тех мест, что и джигит, изображённый на коробке. Тесть закурил, и у него полезли глаза на лоб. Русские папиросы, особенно «Казбек» достаточно крепки и как говорят, «что русскому хорошо, то немцу смерть».

— Нерациональный народ этот русский, — сказал тесть, — это нужно быть расточительным человеком, чтобы делать одноразовый мундштук для сигареты из бумаги прекрасного качества.

И он был недалёк от истины, даже сами русские говорят про папиросы, что «метр курим — два бросаем».

После праздников состояние Элизы ухудшилось. Я отвозил её к светилам. Все сходились к тому, что у неё какое-то сложное простудное заболевание, которое нужно лечить на тёплом море, пока мы не попали к профессору Шпигельману. Профессора не трогали, потому что это был такой специалист, которого ценили не только коллеги, но даже отъявленные головорезы из СА и СС, так как многие их родственники лечились у Шпигельмана.

Профессор осмотрел мою жену, а затем сделал мне знак остаться переговорить.

— Господин Казанов, — сказал он, — у вашей жены нет никаких простудных заболеваний. Я считаю, что это гинекология и, возможно, потребуется оперативное вмешательство. Я бы хотел, что этим занялся немецкий специалист.

— Почему именно немецкий специалист? — не понял я.

— Понимаете ли, — сказал Шпигегльман, — я могу судить только по симптомам и внешним проявлениям, но всё указывает на запущенное заболевание. Исход непредсказуем. Были бы нормальные времена, я бы отослал вас к моему коллеге, но представьте себе, если лечение не даст результата? Это смертный приговор для моего протеже и его семьи. Еврей расправился с женой работника гестапо. Будет новая ночь «Хрустальных ножей» и меня проклянут все мои соплеменники. В диагнозе я не ошибаюсь. Не тяните, обращайтесь к немецкому гинекологу.

— Спасибо, доктор, — я крепко пожал ему руку и вышел. Что я смогу сделать для этого человека, я обязательно сделаю. Боже, когда же прекратится этот расизм?

Гинеколог подтвердил диагноз Шпигельмана и взял время на изучение результатов анализов.

— Господин офицер, — сказал он, — диагноз Шпигельмана подтвердился. Нужна операция, но я не уверен в её исходе. Посоветуйтесь с родственниками, потом сообщите мне о принятом решении, а вашу супругу мы поместим в клинику.

На семейном совете было принято решение об операции, это всё равно лучше, чем просто так ожидать конца.

Но и операция не принесла улучшения. 1 февраля мы похоронили Элизу в семейном склепе Штрайхов.

Вероятно, что это я притягиваю к себе молнии, болезни и пули, но достаются они всегда тем, кто находится рядом со мной. Всё, это последний раз. Больше я никому у не принесу боли и горя.

Глава 30

Как обещал мой шеф, меня включили в группу по обеспечению восточной политики и присвоили чин гауптштурмфюрера за заслуги в деле подписания соглашения о сотрудничестве с НКВД.

Окунувшись в досье «Восточной политики», я понял, что сближение Москвы и Берлина стало не следствием гения фюрера немецкого народа, а следствием гения фюрера советского народа Сталина, который постоянно искал возможности наладить отношения с Германией.

Если кому-то не нравится немецкое слово «фюрер» — руководитель, вождь, то я даже и не знаю, как мне быть, как писать, вероятно, нужно будет использовать это слово с классовых позиций. Наш — вождь. Их — фюрер. Наш — разведчик. Их — шпион. Наш — работник советской торговли. Их — коммивояжёр и спекулянт и так далее.

Собранные материалы показывают, что ещё в 1934 году в Берлин на должность торгпреда был направлен грузин Давид Канделаки, личный знакомый Сталина, а наркомом внешней торговли назначен давний соратник Сталина Анастас Микоян, которому подчинялся торгпред. Канделаки упорно пытался перевести все переговоры с экономического на политический уровень.

Затем в 1936 году Кремль предложил Берлину подписать договор о ненападении. Это предложение было отклонено потому, что между СССР и Германией нет общей границы.

В материалах гестапо так же отмечалось, что в 1936 году полностью прекратилась деятельность лиц, косвенно подозреваемых в связях с советской разведкой. Данный факт был расценён как факт демонстрации доброй воли со стороны Москвы и уже в 1937 году начались контакты между органами НКВД и РСХА, в результате чего появилось соглашение о сотрудничестве от 1938 года. Сразу после подписания соглашения в советской прессе исчезли нападки на Германию.