Тимур Лукьянов - Тайный орден Страница 6

и подумай о них.

Старик поднялся, оперся на свою клюку, взял узелок с едой и заковылял прочь из

трактира. Он был неприятен на вид: грязен, космат и оборван, его руки покрывали

язвы, а желтоватые глаза гноились. Да и пахло от него скверно. Но какая же

внутренняя сила была в этом человеке! И слова старого катара хорошо запомнились де

Пейну, задели какую-то потаенную струнку, нашли отклик в глубинах души

шампанского рыцаря.

Он ехал из Лангедока дальше на север. Миновав владения графа Тулузы, рыцарь

Гуго де Пейн въехал в герцогство Аквитанское, двигаясь по направлению к Сиенским

горам, за которыми лежали земли его родной Шампани. Объезжая горы с запада, он

снова размышлял по дороге. В сознании рыцаря то и дело всплывали слова старого

павликианина. Свет и Тьма… Он уже много раз слышал эти слова раньше. И не только

церковные пастыри произносили их. Язычники тоже делили мир на Свет и на Тьму, на

доброе и на злое. И вот теперь этот оборванный павликианин со своим учением…

«Но что же тогда получается? — Думал Гуго. — Если дьявол тоже способен

построить целый мир, то, значит, он ни в чем не уступает самому Господу Богу?

Выходит, что бога два: одного зовут Господь, а имя второго Сатана или дьявол. Один

представляет добро, а другой — зло. Но вряд ли. Скорее, старик ошибается. Нет, не

создан этот мир дьяволом, а создан Богом. Не может все окружающее исходить от

дьявола, ибо мир все же прекрасен. Красивы деревья, трава, цветы, небо, вода. А разве

способно зло порождать красоту? И дьявол, хоть и творит произвол повсюду, все же

слабее Бога. Не случайно же священники святой церкви говорят, что Сатана всего

лишь падший ангел. Значит, зло намного слабее, и добро, в конце концов,

восторжествует. Но вот только, где же свидетельства этому, если повсюду

господствует именно зло? Может быть, старик не так уж и не прав, и мир

действительно давно попал под власть Сатаны?»...

Глава 2. Возвращение

Был Великий Пост. Благовещение уже прошло, а Пасха еще не наступила.

Весеннее утро 1094 года выдалось в Шампани сырым и холодным. С затянутого

облаками неба время от времени накрапывал мелкий дождь. Резкий северный ветер

налетал порывами и трепал зеленый плащ всадника. После долгой зимы земля уже

оттаяла, снег сошел, и высокая пегая лошадь шла неровно, то и дело проваливаясь

копытами в наполненные жидкой грязью рытвины старой дороги.

Всадник ехал медленно. За ним на привязи плелась усталая запасная лошадка

такой же масти, как и первая, с притороченным к седлу большим продолговатым

щитом, длинным копьем и еще какой-то поклажей.

Сразу было видно, что всадник — человек военный и в пути давно. Он ехал один.

Кроме запасной лошади, никто не сопровождал его. И это обстоятельство само по себе

наводило на мысль, что человек этот бесстрашного нрава и, должно быть, умелый

боец, раз он пустился один в дальний путь в такое неспокойное время, когда грабежи

на дорогах стали обычным делом, а любой куст мог таить засаду.

Всадник отнюдь не выглядел могучим великаном, он не казался слишком

широким в плечах, да и роста был, скорее, среднего, но, по-видимому, отличался

завидной выносливостью и неприхотливостью. Черненый металл кольчуги, шлем и

длинный меч в ножнах, похоже, нисколько не тяготили его.

На первый взгляд костюм всадника, его оружие и лошадиная упряжь были весьма

просты и не слишком дороги. Ни один предмет снаряжения не блистал ни серебром,

ни золотом, ни самоцветами, и люди, не искушенные в военном деле, крестьянин,

ремесленник или монах, запросто могли принять этого всадника за простого

дружинника. Но внимательные глаза сразу заметили бы на латных сапогах воина

рыцарские шпоры, забрызганные дорожной грязью и оттого не блещущие желтым

металлом, а на талии, под распахнутым плащом, поверх кольчуги –– потертый

широкий пояс, обтрепанный и полинялый, но с сохранившейся еще местами

узорчатой вышивкой из золотых нитей. Для человека сведущего эти два знака

неопровержимо свидетельствовали, что проезжий не только благородного

происхождения, а посвящен в рыцарство. Просто этот рыцарь был скорее беден,

нежели богат.

По обеим сторонам раскисшей дороги простирались, упираясь у горизонта в

темные полосы леса, пустые, брошенные поля, заросшие уже кое-где кустарником.

Усталый и промокший всадник вспомнил, как когда-то, еще и не так давно, здесь, в

этих плодородных угодьях Шампани, золотились хлебные колосья и зрели тяжелые

гроздья винограда. Сердце его сжалось от нахлынувшей тоски по прежним временам,

по временам детства и юности, а на душе у него сделалось мрачно и тягостно.

Несколько лет назад вдоль этой дороги был цветущий край, работали люди,

двигались в обе стороны много пеших и конных. Теперь же и дорога, и местность

вокруг нее опустели. На пути, ведущем в родной замок, он не встретил ни повозок, ни

верховых. Деревеньки с ветхими домишками, разбросанные вдоль этой дороги, были

сильно запущены и почти безлюдны. Везде: в сыром воздухе, в безрадостном пейзаже,

в хмурых лицах немногих, бредущих по грязной дороге, крестьян чувствовалось

какое-то уныние, и, несмотря на то, что отсутствовал всадник всего неполных семь

лет, ему казалось, что прошла целая вечность: настолько разительны были перемены в

родном краю. Последние несколько лет во Франции выдались неурожайными, к тому

же, ужасная коса чумы прошлась по стране. Эти страшные «тощие годы» довели

крестьян до лютого голода, а держателей феодов до существования почти нищенского.

Хмурое утро уже начало переходить в тусклый пасмурный день, когда всадник,

наконец, увидел впереди единственную башню замка Пейн. В небольшом селеньице,

расположенном чуть в стороне от дороги, ведущей к замку, казалось, не было никого.

До едущего не доносилось никаких звуков, свидетельствующих о близости

человеческого жилья. Не слышал он ни голосов людей, ни мычания скотины, ни лая

собак. На месте, где раньше стояла харчевня с маленьким постоялым двором,

оказалось пепелище, да и от старой винодельни остались только несколько обгорелых

бревен. Создавалось впечатление, что жители давно покинули свою деревеньку.

Вдруг, чуть впереди, из-за ветхой скособочившейся хозяйственной постройки

показалась какая-то старая женщина в серых шерстяных лохмотьях. Уныло сгорбив